Александр Некипелов: пандемия стала моментом истины
Академик РАН рассказал об экономических последствиях пандемии и путях их преодоления
Москва. 12 мая. INTERFAX.RU - Пандемия еще идет, но медики рассматривают пути выхода из нее и ищут ответ на вопрос "как жить дальше". Над этим же вопросом задумываются и экономисты. На эту тему наш специальный корреспондент Вячеслав Терехов беседовал с академиком РАН, специалистом в области теории функционирования и управления экономических систем Александром Некипеловым.
Три экономических шока
- С пандемией страна еще не справилась, но в любом случае можно подвести некоторые итоги ее влияния на экономику страны. В какой степени это отразилось на ВВП страны?
- Разумеется, пандемия негативно сказывается на экономической динамике, но точно оценить степень этого влияния непросто.
На данный момент отсутствует официальная статистика за апрель, когда начали вводиться серьезные ограничительные меры. Но не только в отсутствии необходимой информации дело. Непосредственным результатом пандемии являются три экономических шока для экономики.
Первый следует отнести к ограничениям общения людей, сопутствующим борьбе с нею и ведущим к свертыванию производственной активности. Это классический макроэкономический шок со стороны предложения, создающий условия для стагфляции – одновременного спада производства и повышения уровня инфляции.
Второй связан с необходимостью в максимально короткий период вносить изменения в размещение ресурсов – в целом в пользу медицины, а внутри медицины – в пользу лечения коронавирусной инфекции. Такого рода процессы, влияющие на всю экономику через систему межотраслевых связей, сопровождаются изменениями в пропорциях цен. Они также еще и порождают издержки, проистекающие из неизбежности недоиспользования части ресурсов в процессе форсированной структурной перестройки.
Наконец - и это третий удар - в условиях достигнутого уровня глобальной экономической взаимозависимости вызванный коронавирусом спад производства в одних странах оборачивается шоком со стороны совокупного спроса для их торговых партнеров, традиционно поставлявших на внешние рынки продукцию производственного назначения. Такого рода шоки усиливают рецессию, но одновременно действуют в сторону замедления инфляции.
Трудности не ограничиваются проблемой выявления силы упомянутых шоков. Пандемия наложилась на некоторые другие экономические процессы (в частности, обвал нефтяных цен) и усилила их действие. В этих условиях выявить "чистый эффект" распространения COVID-19 практически невозможно.
Именно поэтому эксперты предпочитают давать прогнозы в отношении того, как в целом будут функционировать экономики – национальные и мировая – в условиях пандемии. Но и здесь имеется серьезный разброс в оценках. Он, впрочем, неудивителен: помимо сложностей, упомянутых ранее, сказывается и тот факт, что до сих пор у специалистов-вирусологов нет ясности в отношении сроков пандемии, возможности ее второй волны.
Что касается перспектив российской экономики, то оценки также разнятся. Глубина спада в текущем году оценивается по показателю валового внутреннего продукта в широком диапазоне – от 4-5 до 15-20 процентов.
- До 15 – 20 процентов?
- Да, но это крайняя оценка, причем не моя, а некоторых экспертов. Подобного рода оценки есть и по США. Надеюсь, что до этого не дойдет. Но, вероятно, все-таки 4,5 – 6 процентов. По нынешним временам это низкий спад. Это ниже, чем ожидают в Европе и существенно ниже, чем в Штатах. К сожалению, должен отметить, считается, что кризис от пандемии будет глубже, чем во время мирового финансово-экономического кризиса. Другое дело, что если все не сильно затянется, то и возврат назад, после окончания пандемии, может оказаться достаточно быстрым.
Впрочем, по мировым меркам, шесть и более процентов это не так и плохо. Любопытно, что по расчетам Института народнохозяйственного прогнозирования РАН весьма возможно, что в силу не столь сильного, как у других государств падения, Российская Федерация может уже в конце этого года "решить задачу" выхода на пятое место в мировом рейтинге государств по величине ВВП.
Путь радикальных экономических преобразований нам грозит?
- В случае продления карантина, грозит ли нам необходимость проведения радикальных экономических преобразований? За счет чего удерживается финансовая стабилизация, если действительно удерживается? Особенно, что касается роста цен на предметы первой необходимости.
- Уже сегодня – и не только в России – внесены очень серьезные изменения в функционирование экономической системы. Приходится идти на сознательное подавление многих функций рыночного механизма - вводить административные ограничения для производственной деятельности, регулировать явными или неявными способами цены, натуральные потоки отдельных видов продукции, обеспечивать минимальный достаток людей, оказавшихся явно или скрыто безработными. Абсолютно неконвенциональный характер повсеместно приобрела финансовая, а отчасти и денежно-кредитная политика. О задачах минимизации дефицита государственного бюджета и инфляционного таргетирования (режим денежно-кредитной политики, конечная цель которого – ценовая стабильность – ИФ) сегодня можно только вспоминать.
Краткосрочная проблематика вышла на первый план в связи с ее колоссальной остротой. При этом всем странам приходится искать баланс в решении сложнейших проблем. Каково оптимальное соотношение мер, способствующих скорейшему окончанию пандемии, с одной стороны, и поддержанию на плаву экономической активности, с другой? Ведь если полностью остановить экономику, то есть опасность всем "умереть здоровыми" с голоду. Невозможно совсем забыть о проблемах обеспечения минимальной макроэкономической стабильности. Где та граница, за которой решение социальных проблем, поддержание экономической активности может обернуться финансовой катастрофой? Не менее сложная задача связана с обеспечением справедливого распределения неизбежных тягот между различными слоями населения, организациями, секторами экономики. Эта задача имеет прямое отношение и к промышленной политике, которую государству следует проводить. Нужно ли делать ставку на малый и средний бизнес или стремиться поддержать крупные корпорации, сегодня составляющие становой хребет российской экономики? Как быть с нефтяной промышленностью, вклад которой в бюджет в краткосрочной перспективе резко уменьшается?
Эксперты отмечают, что государственная поддержка, связанная с борьбой с коронавирусом, сегодня в России относительно меньше (и заметно меньше), чем в ряде развитых государств Америки и Европы. Давать этому обстоятельству отрицательную оценку я бы не стал. Выделяемых ресурсов пока оказывается достаточно для того, чтобы более или менее удовлетворительно решать текущие проблемы при поддержании приемлемого уровня инфляции (индекс потребительских цен в апреле этого года по сравнению с апрелем прошлого года составил, по официальным данным, 102,5%). В то же время высокая степень неопределенности дальнейшего развития пандемии является значимым основанием для того, чтобы растянуть во времени возможности использования имеющегося арсенала мер. При этом вряд ли у нас будут основания расстраиваться, если властям удастся не использовать "на полную катушку" механизмы дефицитного финансирования.
Что делать с резервами?
- А резервы на что?
- Конечно, из этого не следует, что правительству следует держать в неприкосновенности накопленные им ранее резервы. Было бы очень важно максимально быстро сформулировать стратегию расходования средств Фонда национального благосостояния. В моем представлении она должна была бы основываться на их использовании, главным образом, для государственного импорта медицинских препаратов, потребительских благ, критически важных видов оборудования и комплектующих для отечественного производства, а также для финансирования дефицита государственного бюджета.
Очень важно также, чтобы государство не перекладывало финансовое бремя принимаемых им решений на исполнителей. Так, установка на предоставление кредитов с субсидируемой процентной ставкой приоритетным производствам должна сопровождаться не только выделением банкам соответствующих средств (это сегодня делается), но и государственной гарантией по самому кредиту. Это важно для того, чтобы исключить массовые дефолты в банковской сфере, связанные с неспособностью кредиторов обслуживать взятые кредиты: вся опасность такого развития событий отчетливым образом проявилась в период финансового обвала 1998 г.
В политике в отношении нефтяной промышленности необходимо извлечь уроки из опыта кризисного 2008 года. Тогда правительство не пошло на быстрое и резкое сокращение финансовых изъятий из отрасли (формально – налоговых, по сути – рентных) и допустило резкое снижение ею выпуска и инвестиций. Последствиями стали один из самых глубоких в мире спадов производства (почти 8 процентов) и колоссальная величина израсходованных валютных резервов – более 200 млрд долл. за полгода с августа по февраль 2009 г. Между тем, альтернативная политика, связанная с приведением финансовых изъятий из нефтяной отрасли в соответствии со сложившейся тогда реальной величиной ее рентного (то есть дополнительного к нормальному) дохода и финансирования возникающего дефицита бюджета из резервов, предотвратила бы масштабный обвал производства в России, и потребовала бы значительно меньших ресурсов. Полезно задуматься также над созданием общенациональной системы нефтяных резервов, которая способствовала бы смягчению влияния на российскую экономику ценовых шоков, регулярно случающихся в этом секторе мировой экономики.
Убежден, что для поддержания относительной финансовой стабильности было бы очень важно, как можно скорее принять меры, ограничивающие влияние на российскую экономику трансграничного движения спекулятивного капитала. Это позволило бы резко сократить волатильность валютного курса и бегство капитала из страны, а также создало бы более благоприятные условия для смягчения денежно-кредитной политики и снижения процентных ставок. При этом нет необходимости ограничивать возможности населения покупать и продавать иностранную валюту; нужно лишь ввести в нашу практику такую разновидность налога Тобина (налог на спот-операции с иностранной валютой – ИФ), которая бы резко снижала аппетит финансовых спекулянтов.
В плане поддержки наиболее уязвимых слоев населения целесообразно, на мой взгляд, обратить внимание на преимущества помощи "в натуре" по сравнению с денежными трансфертами. Сегодня это форма используется в разных странах, в том числе таких разных, как Соединенные Штаты и Казахстан. По опыту США времен Великой депрессии имело бы смысл также подумать о создании привлекательных для состоятельных слоев населения финансовых инструментах, позволяющих государству перенаправлять имеющуюся у них избыточную ликвидность на финансирование дефицита бюджета и реализацию крупных инфраструктурных проектов.
Когда пандемия сойдет на нет, возникнет много проблем, связанных с возвратом в нормальное русло рыночной экономики. Не случайно, немало экспертов уже сегодня предупреждают о том, что разгребание финансовых завалов, накопившихся взаимных долгов потребуют весьма радикальных шагов, включая обращение к инструменту национализации. Понимание этого обстоятельства, кстати говоря, важно и при оценке эффективности сегодня принимаемых решений.
- Некоторые западные экономисты (Насим Талеб, в частности) считают, что пандемия продемонстрировала, что экосистема бизнеса, построенного на корпорациях, не может долго функционировать. Наша экономика развивается по-моему только за счет крупных корпораций. Что нам грозит в таком случае?
- Как я уже отмечал, многие изменения наметились ранее, в том числе и в сфере организации производства; пандемия же акцентировала их, а, возможно, и ускорит их реализацию. В отдельных случаях наблюдается как бы возврат (на новой технологической базе, разумеется) от коллективного к индивидуальному производству. Очевидный пример здесь – коренная трансформация сферы предоставления услуг такси. Здесь на смену традиционным таксопаркам пришли очень необычные системы, в рамках которых агрегатор предоставляет информационные услуги таксистам, являющимся зачастую собственниками средств производства - автомобилей. В других случаях мы становимся свидетелями сохранения крупных производств, но без людей – их заменяют роботы. Все это, конечно, очень интересно и заслуживает серьезного осмысления. Однако для того, чтобы эти явления начали определять облик всего общественного производства, понадобится, как мне кажется, не один десяток лет. Не стоит также думать, что крупные российские корпорации не пытаются уже сейчас встроиться в эти процессы.
- Пандемия открыла для нас новый вид труда: надомный. Раньше надомники — это инвалиды или работники артелей. Сейчас значительная часть трудовой деятельности переместилась из офисов домой. Нас ждет сокращение аппарата? Но не управленческого и не госаппарата, который, таким образом, реально станет преобладающим, а за счет экономики.
- Не подлежит сомнению, что пандемия дает мощный толчок развитию дистанционных форм взаимодействия. Они очень серьезно повлияют на организацию образовательной и научной деятельности, оказание государственных и культурных услуг, сферы торговли и развлечений. Наверняка они скажутся и на работе управленческого аппарата корпораций. Не случайно многие эксперты полагают, что одним из последствий станут крупные изменения на рынке недвижимости, используемой соответствующими структурами. Что же касается собственно материального производства, то здесь вытеснение людей из цехов будет происходить, главным образом, по мере прогресса процесса роботизации.
Общая тенденция, как она видится сегодня, такова, что в некоторой отдаленной перспективе люди перестанут участвовать не только в процессе собственно производства, но и текущего управления им – эту функцию возьмет на себя компьютерный мозг. Тогда управленческая задача, которая останется на долю homo sapiens, сведется к выстраиванию приоритетов общественного (в том числе экономического) развития. Разумеется, в их распоряжении останутся и творческие виды деятельности – научные исследования, искусство, образование (хотя и здесь многие рутинные операции будут выполнять процессоры). Такое будущее явно лежит за рамками возможностей рыночной экономики, по крайней мере такой, какой мы ее знаем сегодня.
Но ясно и то, что движение в данном направлении будет далеко не бесконфликтным. Не случайно сегодня многие эксперты привлекают внимание к возможному резкому обострению проблем безработицы в связи с предстоящим уже в обозримом будущем исчезновением ряда массовых профессий.
Тяжелый момент истины!
- Реформа Академии наук – вывод из ее системы научных институтов, оптимизация в здравоохранении (появились излишние больницы и фельдшерские пункты, которые надо было срочно позакрывать и т.д.) в период беды, свалившейся на нас, показали пагубность этих шагов. Вероятно, хотели, как лучше, но получилось даже не как всегда...
- Согласен, пандемия стала во многих отношениях "моментом истины", причем не только для России. Сегодня мало кто из специалистов сомневается, что, когда все останется позади, колоссальные преобразования ожидают сферу здравоохранения, в том числе в самых развитых странах. В России COVID-19, будем надеяться, поставит крест на бездумном следовании "мировому опыту" в этой сфере. Ведь очевидно, что проявившаяся в ходе пандемии устойчивость нашей системы здравоохранения явилась следствием того счастливого стечения обстоятельств, что планы ее "реформирования" не были доведены до логического конца.
К сожалению, не могу сказать того же в отношении той беды, которая была учинена нашей фундаментальной науке под прикрытием "реформы РАН". Более того, даже не могу себе представить, с какой пандемией мы должны еще столкнуться, чтобы осознать всю глубину ущерба, который сами себе нанесли.
