Ректор РЭШ: Негативный эффект пандемии может быть гораздо сильнее простого падения ВВП

Рубен Ениколопов рассказал "Интерфаксу" о проблемах оценки экономической ситуации и решения социальных проблем в условиях пандемии

Москва. 20 августа. INTERFAX.RU - Российская экономика пока проходит испытание пандемией сравнительно успешно: по крайней мере, ключевые макроиндикаторы выглядят лучше, чем у многих других стран. Однако статистика может быть обманчивой: во-первых, она пока не умеет фиксировать изменения с должной степенью оперативности, а во-вторых, не все последствия для экономики уже наступили, и не все они измеряются стандартными метриками, полагает ректор РЭШ Рубен Ениколопов. В интервью "Интерфаксу" он поделился мнением о социально-экономической политике российских властей в период борьбы с пандемией и о том, каким видит будущее российского и мирового образования.

- На днях мы увидели цифры Росстата по "карантинному" второму кварталу, и они оказались значительно лучше самых пессимистичных ожиданий, лучше не только оценок независимых аналитиков, но и прогнозов ЦБ, и Минэкономразвития. Репрезентативна ли официальная статистика в условиях пандемии? И более широкий вопрос - может ли COVID подтолкнуть к чему-то практическому уже довольно-таки старую дискуссию о том, что ВВП перестал быть качественным индикатором состояния экономики?

- Есть две составляющие. Одна – это проблема с ВВП, со стандартными мерами ВВП. Прежде всего, это вопрос актуальности данных: насколько мы быстро видим картину, особенно сейчас, во время кризиса? Опросы компаний дают результаты с временным лагом, "задним числом".

Да, результаты второго квартала действительно лучше, чем ожидалось, честно сказать. Я как эксперт тоже считал, что спад будет резче. Другой вопрос, что рано радоваться. Может быть, падение просто будет более долгим: какую-то часть проблем замели под ковер, поэтому спад не такой резкий, но зато длительный, это очень реалистичный вариант.

Но, во-первых, точно можно ожидать, что Росстат будет пересматривать данные. Я не знаю, в какую сторону, я не готов сказать, но квартальные данные пересматриваются иногда достаточно сильно, особенно в кризисные периоды. И это действительно проблема, которую не только в России обсуждают: стандартные меры, на основании опросов, даже репрезентативных, они очень "медленные", и они очень поздно все узнают. А сейчас с учетом объема новых цифровых данных мы можем гораздо больше информации собирать практически в онлайн-режиме.

У нас лидером выступил ЦБ, потому что их актуальная статистика денежных переводов по секторам – это была самая оперативная статистика, которая только собиралась по экономике, и это просто семимильный шаг вперед. У них свои ограничения, безусловно, это не полная картинка, надо понимать, что это только поток, который через ЦБ происходит. Но динамику они, скорее всего, отражают, и это точно шаг вперед. И этого будет все больше и больше. Измерение мобильности людей через данные интернет-операторов, новые способы сбора больших данных и их агрегирования, позволяющие выстраивать опережающие, более быстрые индикаторы экономической активности – движение, безусловно, будет именно в эту сторону. Традиционные методы измерения действительно устаревают.

Второй вопрос – уже не оперативность, а качество. То, что мы измеряем как ВВП – какое оно имеет отношение к реальности. И тут два момента. Один связан с технологическими изменениями. Есть опасения, что формальные меры ВВП на фоне того, что происходит, перехода в цифру, в онлайн и так далее, они все дальше и дальше от реальности. Потому что, условно говоря, с точки зрения формального ВВП, то, например, что делает "Яндекс" – поиск, карты, прочие бесплатные сервисы в интернете – они абсолютно бесполезны для человечества. Поскольку цена их – ноль.

- Не создают добавленной стоимости.

- Да, никакой добавленной стоимости. Понятное дело, что это абсолютно не так. Бизнес-модели меняются. Big data, платформы, экосистемы, вы как их потребитель платите своими данными и временем, а вовсе не обязательно деньгами. Как это оценить? Это действительно новая вещь, просто концептуально новая вещь.

Раньше были другие проблемы. Например, не учитывали в ВВП огромную часть населения Земли - женщин, которые занимались домашним хозяйством. Формально ведь тоже считалось, что это "бесполезная" активность. Это другой немного момент, но по сути похожий. Не все, что меряется по рыночным транзакциям, ухватывает экономическую стоимость.

И третий момент - и его в последнее время все больше обсуждают – заключается в том, что в принципе очень часто путают экономическую активность и благосостояние людей. Рост ВВП приравнивают к тому, насколько хорошо живут люди. И это, конечно, точно не так. Потому что измерение благосостояния человека - гораздо более сложная вещь. Условно говоря, не всегда человек, который зарабатывает больше денег, лучше живет, чем человек, который зарабатывает меньше. И вот как ухватить всю эту многомерность человеческого благосостояния, которая не сводится к росту ВВП?

Вот это отдельный абсолютно вопрос, третий вопрос. Первые два – да, мы считаем, что экономическая активность плохо меряется и медленно меряется. А теперь еще мы говорим: "А вы знаете, это вообще не экономика, не чистая экономика, не монетарными вещами жив человек". И все этот вопрос понимают на самом деле, поэтому сейчас строится огромное количество каких-то дополнительных индексов человеческого развития, счастье пытаются мерять и т.д.

Может оказаться, что тот же эффект коронавируса гораздо более сильный и негативный, чем просто экономическое падение. Людей заперли дома на карантине – это гигантский психологический шок, неопределенность. Что будет? Непонятно. И это дико давит. А все психологические аспекты никак не учитываются в экономическом падении, но они играют огромную роль. То есть душевное благосостояние людей пострадало гораздо больше, чем экономика. Это достаточно очевидная вещь, но этого мы действительно не умеем мерять во многом.

С ВВП хотя бы все четко. Можно соглашаться, не соглашаться, но есть определение. Вот рыночная транзакция. Вот то, что заплатили, и полный объем считаем. И дальше – это четкая определенная концепция, внутри которой можно обсуждать плюсы и минусы. А когда мы говорим: как мерять счастье? Вот сколько вы людей спросите об этом, столько и мнений получите о том, что такое счастье.

В общем, с точки зрения "быстрых" мер я уверен, что будет какой-то прогресс и будут новые меры. С точки зрения того, как учитывать новые технологии, бесплатные сервисы - я тоже думаю, что какие-то оценки будут разрабатываться. Но люди будут гораздо более критично воспринимать чистый рост ВВП как однозначную меру благосостояния.

- Возвращаясь к классическим метрикам и к российской экономике. Мы сейчас уже понимаем масштаб последствий пандемии для экономики страны? Или есть какие-то факторы, которые еще не сработали?

- Честно говоря, я не думаю, что мы их уже в полной мере понимаем. Во-первых, Россия очень зависит от мировой конъюнктуры. Торможение мировой экономики – это серьезная вещь. В мировой экономике не кончилась первая волна кризиса. Она идет по нарастающей. Мы не знаем, когда она остановится, и какого в итоге масштаба будет первая волна.

Кроме того, уже в нескольких развитых странах пошли вторые волны вируса. И мы плохо представляем, почему они где-то есть, а где-то нет. Эпидемиологи плохо понимают, а экономисты, которые слушают эпидемиологов - в квадрате плохо понимают, что происходит и почему.

Модели распространения эпидемии на самом деле очень сложные. Совсем тривиальные схемы - вот есть больные люди, есть не больные, они с некоторой вероятностью сталкиваются и заражаются - не работают. Люди живут разными социальными группами, разные социальные группы между собой по-разному общаются и взаимодействуют.

У нас перед глазами уже несколько примеров второй волны. Мы можем, конечно, себя успокаивать, что мы, как обычно, другие, и у нас этого не случится…

- Тихая гавань?

- Да, тихая гавань. Мы это уже говорили в начале марта: "Посмотрите, у них там коронакризис". А теперь мы говорим: "Посмотрите, у них там вторая волна". С большой долей вероятности может кончиться так же, как и в прошлый раз.

Неопределенность гигантская. Мы не знаем, как ситуация будет развиваться. И полностью последствия того, что уже реализовалось, я думаю, мы тоже не прошли. Во-первых, особенности производственного цикла: предприятия долгое время отрабатывали старые заказы, мы еще не знаем, что будет с новым. А, во-вторых, у нас же специфика российская - огромное количество ресурсов стекается через нефтегазовый комплекс, а потом просачивается вглубь всей остальной экономики. И это занимает какое-то время. Этот ручеек пережали, гораздо меньше денег втекает через газ, нефть, постепенно это распространяется на их подрядчиков и т.д. Падение цен на нефть, произошедшее весной, я думаю, до экономики еще не дошло, он идет с лагом в несколько месяцев. И поэтому депрессивная фаза еще ждет российскую экономику осенью, скорее всего, когда проявятся все эти эффекты.

Июнь-июль вообще не показательные, честно сказать: очень много отложенного спроса. Людей в марте заперли, в апреле - мае они доделали, что хотели, а потом - ура, свобода! Так что в июне-июле частично просто реализовался отложенный спрос, а часть, я подозреваю, психологическая: люди на радостях от отмены карантина могли что-нибудь покупать.

Сейчас как-то эйфория поутихла, люди возвращаются в реальность, это и оперативная статистика ЦБ отражает, и Сбербанк уже тоже про это говорит: было такое резкое восстановление, и потом опять все притухло. И вот такая депрессивная фаза, даже если не будет второй волны, скорее всего, будет длиться достаточно долго. Она может быть не такая острая, слава богу, но она, я боюсь, будет более затяжная.

- То есть "буквы V", на которую и ЦБ намекал после недавнего совета директоров, вы не ждете?

- У меня такое впечатление, что это бихевиоральный психологический эффект. Мы-то ожидали – все, Армагеддон, все умрут, а оказывается, что больно пострадали, но умерли не все. Все намного лучше, чем мы думали, поэтому - ура, все замечательно. Нет, не замечательно, все плохо, просто не так плохо, как мы думали.

- Каков Ваш прогноз по падению ВВП РФ в 2020 году?

- На данный момент я не вижу предпосылок к тому, чтобы сильно пересматривать уже сделанные прогнозы международных организаций, таких как МВФ, Всемирный Банк и ОЭСР. Они все прогнозируют падение ВВП России более чем на 6%. И это при сценарии, при котором не произойдет второй волны коронавируса осенью этого года. В таком случае сокращение российской экономики может составить до 10%. Падение же глобального ВВП будет, скорее всего, порядка 5%.

- На фоне ЕС и особенно США падение российской экономики в этом году будет существенно меньшим. Как Вы считаете, в чем основные причины этого?

- Тот факт, что падение российской экономики меньше, чем в большинстве развитых стран мира, связан с двумя факторами. Прежде всего, это различия в структуре экономики и меньший удельный вес индустрий, которые наиболее сильно пострадали от этого кризиса. Кроме того, вовремя принятые меры помогли избежать такого высокого уровня заражения как в Италии, Испании, Франции, США или Великобритании.

- Какую вы ожидаете инфляцию в РФ по итогам 2020 года? Как Вы считаете ЦБ может еще снизить ключевую ставку в этом году и до какого уровня?

- Я думаю, что прогноз ЦБ будет близок к истине, и инфляция составит порядка 3,5%. В отсутствие негативных новостей относительно распространения коронавируса, я думаю, ЦБ не будет менять ставку более чем на 0,25% ни в одну из сторон. Но если у нас начнется вторая волна, то ставка может быть опущена сильнее.

- Власти сейчас обсуждают идею национального хеджирования от дешевой нефти по примеру Мексики, есть разные точки зрения. Как Вы считаете, есть ли смысл в таком хеджировании для России или достаточно действующего бюджетного правила?

- Действующее бюджетное правило и есть механизм хеджирования таких рисков, причем, скорее всего, более дешевый, чем использование специализированных финансовых инструментов, как те, к которым прибегла Мексика.

- Российским властям в связи с пандемией коронавируса пришлось срочно решать вопрос массового оказания материальной помощи части населения страны. С одной стороны, с технологической точки зрения результат можно, наверное, считать успешным и даже очень успешным – непреодолимых сбоев не произошло. С другой стороны, от настоящей адресности, о которой чиновники говорят годами, мы по-прежнему далеки. У этой задачи вообще есть решение?

- Конечно, есть. Просто надо этим заниматься. Об этом много говорили действительно, минимум 20 лет, если не больше, а на самом деле ничего не делали. С точки зрения инфраструктуры именно информационной, сбора данных и т.д. в целом в стране картина довольно печальная - девушки переносят цифры из одного Excel в другой. То есть говорить о каких-то больших данных можно только по узким направлениям. В них и сработало. Там, где была помощь семьям с детьми, поскольку был материнский капитал, как очень большая, важная задача - в нее вложились. То есть был какой-то фундамент. В таких больших масштабах раздать столько денег – это тоже непростая задача по объему, поэтому я отдаю дань уважения правительству. Но все-таки там был фундамент: адресность, именно адресность уже была в системе заложена.

А что касается остальных аспектов адресности, это все до сих пор в очень плохом виде с точки зрения инфраструктуры и сбора данных. Разными необходимыми кусками информации владеют разные министерства, которые не делятся друг с другом, у которых эти большие данные не в том виде, чтобы их можно было связывать. Этого сейчас в государстве нет, и это вещь, которая сейчас будет выстраиваться.

Это та задача, на которую премьер-министра нового и бросили, поскольку у него действительно есть история успеха в ФНС. Но сколько это времени займет? Он у себя-то в ведомстве достаточно долго, годами это выстраивал. А тут ему будут подчиняться сразу много министерств "разной степени испорченности", и ФНС будет лучшим из них. Поэтому это займет, конечно, какое-то время. Это технологически сложная вещь, никто не чесался двадцать лет.

- "Адресность" должна сопровождать и введение прогрессивной шкалы НДФЛ – в том смысле, что деньги предназначены на помощь тяжелобольным детям. Механизм "окрашенных" бюджетных денег имеет шансы прижиться у нас? У нас же "окрашенных" денег никогда не было в бюджете, никто эту задачу никогда не решал на практике.

- Мне сейчас кажется, что это политический ход исключительно, причем, честно говоря, не впечатливший. В бюджетных системах других стран бывают "окрашенные" деньги, но там есть какая-то логическая связка налоговой базы и того, на что деньги идут. Школы в Америке, к примеру, спонсируются за счет налога на имущество, поэтому там, где богатые дома, и школы лучше. Тут есть свои негативные аспекты, но по крайней мере все понятно – вот налог, вот на что он идет, какая-то логика есть. Если вы хотите хорошую школу, купите дорогой дом рядом со школой.

А когда у нас говорят, что люди, которые зарабатывают больше некоего порога, будут платить больше, а это пойдет детям, почему? Вот почему именно детям? Во-первых, мы выяснили, что у нас с медицинской системой в принципе проблемы, не только детской - и выяснили это достаточно жестким и болезненным способом. Поэтому если бы сказали просто на здравоохранение, то это была какая-то логика, а тут расчет сугубо на эмоциональную реакцию. Это как благотворительность – известно же, что больше всего денег собирается на больных детей. Мы сейчас просто эскалировали этот принцип на уровень государства. Это мне, честно сказать, не понравилось.

Прогрессивная шкала - это настолько символический жест, символическое повышение и символическое окрашивание, которое, с моей точки зрения, не приживется, потому что в нем смысла особого нет. А прогрессивная шкала, она, боюсь, открывает ящик Пандоры, нарушая стабильность налоговой системы. Раньше мы говорили, что у нас плоская шкала, одна из немногих. Теперь уже так нельзя сказать. И это открывает простор для того, чтобы в следующем году шкала чуть-чуть более прогрессивная стала, еще чуть-чуть прогрессивнее и еще чуть-чуть прогрессивнее... И вот это вызывает опасение.

- Повышение налога только на кипрские дивиденды должно минимум в два раза больше денег бюджету дать, чем прогрессия НДФЛ.

- Да. Вот про кипрские дивиденды - это совершенно серьезная, большая история, история действительно о больших деньгах. С понятной экономической подоплекой.

В целом я лично вижу гораздо больше проблем не с доходами, а с расходами государства: они не помогают бороться с неравенством. Но это сложно. А гораздо легче сказать: "Лучше давайте введем прогрессивную шкалу, и так мы будем бороться с неравенством". Не помогать бедным, а мучить богатых. Если цель - неравенство снизить, то, конечно, легче сжечь хату барина, чем сделать так, чтобы крестьяне хорошо жили.

Поэтому до тех пор, пока нет доверия, пока что-то в консерватории не поправить с расходами, то доходов собрать больше будет сложно.

- Пандемия стала идеальным стресс-тестом для систем здравоохранения, и мы видим, с какими проблемами столкнулась Россия, и что далеко не все даже развитые страны прошли его успешно. Отсутствие "резервных мощностей" оборачивается экспоненциальным ростом смертности. Грядет ли пересмотр структуры госрасходов в мире по итогам анализа истории с коронавирусом? Вырастет ли доля расходов на здравоохранения, у каких отраслей оно может отнять часть глобального бюджетного пирога?

- У меня действительно есть ощущение, что пандемия в этом смысле не пройдет даром. На здравоохранение тратится все больше и больше денег, в принципе, по мере роста благосостояния доля расходов на здравоохранение растет. Это вообще общий тренд нынешнего кризиса: и с точки зрения технологического развития, и с точки зрения здравоохранения он нас проталкивает по траектории, по которой мы уже и так шли, на несколько лет вперед. Цифровизация ведь и так была, но нас посадили на карантин, и пришлось ее делать гораздо быстрее.

Со здравоохранением то же самое. Роль здравоохранения и так росла, сейчас, скорее всего, будет еще больший толчок. В ряде стран действительно проблема во многом была из-за того, что там недостаточно мощностей. Россия один из примеров: у нас в последние сколько-то лет все было построено на оптимизации, улучшении эффективности, урезании издержек. И вот эта модель, как теперь очевидно, она очень опасная. В таких ситуациях модели, может быть, более дорогие, но располагающие дополнительными мощностями, как немецкая, они показали себя, конечно, гораздо лучше.

Интересный вопрос – за счет чего? Я боюсь, что это произойдет не за счет того, что уменьшатся расходы на что-то другое, а за счет того, что увеличится налоговое бремя на экономику. То есть роль государства будет увеличиваться. Вопрос не только в здравоохранении. Коронавирус еще дает очень сильный эффект на неравенство, увеличивая его, поскольку сильнее бьет по незащищенным слоям. Менее образованные люди, например, заняты в тех индустриях, которые не могут работать онлайн. Поэтому карантин бьет по ним больше, а сбережений у них меньше. Неравенство растет и внутри стран, и между разными странами тоже. Это, скорее всего, приведет к полевению экономической политики, то есть к еще большему росту роли государства. В каком-то смысле это будет похоже на то, что происходило в США и европейских странах в 1930-е годы и после Второй мировой войны. В эпоху Великой депрессии во всех развитых странах доля государства в экономике очень сильно выросла. Сейчас такой же кризис, такого же масштаба.

После кризиса 2008-2009 годов стала очень актуальной тема незащищенности, уязвимости работников, с этим надо что-то делать. Я думаю, что в ближайшие несколько лет будут возникать какие-то новые совершенно платформы. Не зря в последнее время активно идут разговоры о безусловном базовом доходе как такой мере защиты – что бы с вами ни происходило, ниже какого-то достойного уровня вы не упадете. Безусловный базовый доход, который получают абсолютно все граждане, – это, конечно, экстремальная идея, ни одна экономика просто не потянет таких объемов средств, любой расчет говорит, что уровень налогов должен быть совершенно запредельным. Но в какой-то более человечной, более адресной форме, что-то такое должно быть.

Поэтому можно ожидать рост расходов и на здравоохранение, и на социальную защиту, в тех странах, которые могут себе это позволить. Какое-то полевение, увеличение роли государства, оно, скорее всего, будет наблюдаться.

- На ваш взгляд, какой самый главный вывод сделает высшее образование в России и в мире после пандемии? Возможно ли в современном мире полноценное дистанционное высшее образование? Делаете ли вы ставку на "дистанционку" у себя?

- Я не верю в перспективу того, что все полностью уйдет в онлайн в высшем образовании.

Во-первых, надо потихоньку как-то избавляться от противопоставления – высшее образование, не высшее образование. Раньше все было очень просто: заканчиваешь школу, дальше часть сразу идет работать, остальные идут высшее образование получать, получают свою специальность, работают, уходят на пенсию и все. Сейчас настолько все быстро меняется, что образование стало гораздо более непрерывным. Вы все время понемножку учитесь, получаете образование на протяжении всей жизни. Вот эта часть точно останется, вот этот тренд на более "размазанное" образование, а не просто схема "школа – вуз", и все. Можно получать "маленькими дозами" образование, но зато на протяжении всей жизни.

Когда мы говорим о младших классах школы, я не представляю, как можно уйти в онлайн. Во-первых, я это сам прочувствовал на своих детях – это невозможно. Во-вторых, там очень важные процессы социализации, воспитания, работы в коллективе, которые просто принципиально не могут быть онлайн. Дальше, по мере взросления, все большую и большую долю может занимать онлайн. Правда, мы можем посмотреть на профессиональное обучение, где топ-менеджеры в принципе платят за то, чтобы друг с другом потусоваться и что-то обсудить. Это клуб, скорее, чем образование, если честно, пусть на меня сейчас и обидится ряд бизнес-школ. Но в целом профессиональный курс обучения, когда вы уже взрослый человек и вам надо какой-то навык получить, его полностью можно пройти онлайн.

А вот посередине – к примеру, бакалавриат. Первый курс бакалавриата, честно говоря, это еще дети, практически школьники. Поэтому полностью онлайн - конечно, нет. Социализация им все еще очень нужна. Но по мере взросления все меньше и меньше.

На это накладывается, конечно же, и вопрос цены и издержек. Когда мы говорим о бакалаврах, я считаю, что идеальные что первые курсы - когда люди вместе живут, потому что это очень важный момент, но это гораздо дороже. И сейчас, когда весь мир онлайн, можно получать образование достойное, нормальное образование, высшее образование гораздо дешевле, причем от лучших университетов. И я уже не должен платить средненькому университету за то, чтобы слушать его профессора, потому что другого профессора у меня в городе не дают. Если они все онлайн, зачем мне слушать средненького профессора? Я буду слушать самого сильного, если это онлайн.

Будет очень сильная поляризация вузов. Очень многие "средненькие" вузы умрут. Потому что будут вузы, которые специализируются на дешевом массовом образовании в онлайне. Поскольку там эффект масштаба огромный, они могут привлекать лучших преподавателей, и получается вполне прибыльная организация. Поэтому, скорее всего, в среднесрочной перспективе, будут такие "мегауниверситеты" с лучшими профессорами, которые будут преподавать огромному количеству людей, относительно дешевые для студентов. И более элитные университеты, в которые посылают своих детей те, кто могут заплатить за офлайн, за социальный опыт, потому что он очень ценный. Такой формат станет гораздо дороже.

А большая часть образования будет смешанной, с элементами онлайна и офлайна. Часть курсов онлайн, например, а семинары офлайн. Или три дня вы сидите дома и учитесь онлайн, два дня вы тусуетесь со своими однокурсниками и общаетесь, и обсуждаете, что вы тут наслушали. Вот такой смешанный формат будет наиболее часто встречающимся, а вот доля онлайна и офлайна внутри него будет меняться.

Но в целом, какого-то идеального универсального формата обучения, скорее всего, не существует, и разные университеты и программы в итоге будут использовать различные форматы с точки зрения сочетания онлайна и офлайна. Мы в РЭШ в недавно принятой стратегии так и записали, что будем экспериментировать с форматами, искать оптимальные подходы для каждой из уже существующих и возможных новых программ.

- С развитием онлайн-платформ и удаленного формата, когда что-то вы слушаете тут, что-то там, встанет вопрос признания дипломов, степеней. Кто их будет присуждать и верифицировать?

- Да. Что, честно сказать, дают университеты? Зачем люди поступают в элитные вузы? Ну, профессора тешат себя надеждой, чтобы получить знания. Частично это где-то правда, а где-то нет. Частично – чтобы познакомиться, обрасти социальными связями, общаться, это тоже очень важно. Частично – это просто "штамп на лбу", печать качества, что вы кончили Гарвард, МГУ, еще что-то. С этим штампом вас берет работодатель. И вот этап сертификации, как он будет организован – это тоже огромная, очень интересная проблема.

Предсказать, что будет, на самом деле очень сложно, потому что все будет меняться. Будет гораздо больше будет смешанных форматов, условно говоря, курс одного университета, а сертификат в итоге дал и проверил качество знаний другой университет. Это очень интересно, это все обсуждают на самом деле, и у всех разные мнения. Но такого единообразия, которое было раньше, уже не будет.

- В июне вы были переизбраны в качестве ректора РЭШ еще на три года. Как будет развиваться вуз, учитывая все современные реалии?

- Пандемия, конечно, довольно ощутимо отразилась на нашей работе в этом году. Но как раз этим летом РЭШ приняла комплексную стратегию развития на пять лет. В рамках этого документа мы определили для себя три ключевых направления. Прежде всего, это продолжение той работы, которая была проделана в предыдущие годы, а именно усиление позиций в мировой академической среде, повышение привлекательности наших выпускников для работодателей. У нас уже есть очень хороший задел благодаря тому, что мы всегда ориентировались на самые высокие мировые стандарты, и мы остаемся ведущим российским вузом в плане академических исследований в области экономики.

Но для нас важно, чтобы РЭШ не замыкалась внутри себя, а была центром профессионального экономического сообщества в России, важно повышать общий уровень экспертной дискуссии и уровень знаний об экономике в стране. В том числе с этой целью мы проводим публичные просветительские проекты. Уже в сентябре у нас стартует очередной лекторий РЭШ, в котором лекции прочитают ведущие мировые экономисты.

В этом контексте также можно отметить различные партнерства в России и мире. Например, прошлой весной мы стали участником Университетской программы "Интерфакса": наши студенты и профессора уже получили доступ к информационным ресурсам группы и в ближайшие месяцы мы ожидаем первые научные публикации на данных из них. Крайне успешно развивается наш совместный бакалавриат с ВШЭ. Набирает обороты наша совместная программа со Школой анализа данных Яндекса. Мы активно обсуждаем новые совместные инициативы с другими российскими и зарубежными университетами.

Во-вторых, мы хотим видеть РЭШ полноценным университетом со своим кампусом и полным циклом образовательных программ. Что касается кампуса, то мы надеемся, что сможем обрести его уже в ближайшее время на территории Сколтеха. В плане образовательных программ мы планируем открытие и развитие собственной аспирантуры, активное развитие существующих и открытие новых магистерских и бакалаврских программ.

Кроме того, как я уже отметил, мы планируем активно экспериментировать с новыми форматами и продуктами для абитуриентов и студентов РЭШ, использующих онлайн и смешанное обучение. Наконец, есть важная задача обеспечения финансовой независимости и устойчивости школы. Поскольку мы являемся независимым негосударственным вузом, для нас эта проблема крайне актуальна, и мы надеемся решить ее за счет заметного увеличение размера нашего эндаумента и через развитие прикладных исследований и корпоративного образования. Очень надеюсь, что внешние факторы не внесут заметные коррективы в наши планы, а имеющийся фундамент позволит нам реализовать все намеченное.