Алексей Венедиктов: моя смена - вопрос стиля и принципов, а не кадров

Главный редактор "Эха Москвы" рассказал, чем сейчас живет радиостанция

Москва. 26 ноября. INTERFAX.RU - Главный редактор "Эха Москвы" Алексей Венедиктов, без которого невозможно представить себе современный медийный ландшафт России, рассказал в интервью "Интерфаксу", чем сейчас живет радиостанция, о сложных, но дружелюбных взаимоотношениях с Роскомнадзором, чем "Эхо" похоже на кондитерскую и неожиданном успехе бумажной версии журнала "Дилетант".

- Алексей Алексеевич, сохраняется ли по-прежнему конфликт между миноритариями, представляющими редакцию "Эха Москвы", и мажоритариями - "Газпром-медиа холдингом"? Насколько это мешает работе радиостанции или, наоборот, держит в тонусе?

- С мажоритарными акционерами у меня абсолютно нормальные рабочие отношения. И с господином Чернышенко (Дмитрий Чернышенко, гендиректор ГПМ - ИФ), и с госпожой Доброхваловой (Татьяна Доброхвалова - заместитель гендиректора ГПМ - ИФ), которые представляют "Газпром-медиа". Но у нас есть генеральный директор, которого в своё время привел Михаил Юрьевич Лесин, и мы, минориатрии, тогда голосовали "против", мажоритарии голосовали "за" - это их право, значит, это законный и легитимный гендиректор. У нас с ней разное понимание по вопросу развития радиостанции, и мы считаем, что тот дефицит, который возникает у "Эха" третий год подряд, это следствие её деятельности, и неоднократно заявляли об этом.

Сейчас мажоритарии выступают посредниками в переговорах между гендиректором и мной. Мы находимся в процессе обсуждения представленного ею нового бюджета на следующий год. Я им не доволен, так как считаю, что он не сбалансирован, но это уже нормальная история, когда мы собираемся.

Конечно, гендиректор и Совет директоров - это доходная часть бюджета, а редакция - расходная, но в некоторых вопросах у нас полное непонимание, которое я не могу преодолеть. К примеру, от нас требуют план командировок на следующий год, но мы никак не можем его дать, потому что невозможно предсказывать события. Прошу дать мне на год некую сумму, а мне дают столько, что в итоге половина редакции ездит за мой счёт.

- Повлияло ли изменение структуры собственников радиостанции на её работу и принимаемые владельцами решения?

- В феврале прошлого года от нас потребовали, чтобы входивший в состав собственников Владимир Гусинский "ушёл на ноль", и мы поняли, что это заявка на закрытие "Эха". К тому времени он передал часть своих акций мне, оставив себе 19,92% (по законодательству об иностранном финансировании российских СМИ, его доля должна была быть ограничена 20% - ИФ). Я тогда поехал к Гусинскому, у нас был очень тяжелый разговор, в результате мы поменяли часть моих активов в России в немедийных предприятиях на его акции, и он проиграл.

Нам тогда Роскомнадзор написал, что нужен именно ноль, и дал на это две недели. Я вынужден был обращаться на самый верх со словами, что за это время невозможно отнять американскую собственность, а мы не хотим попадать под санкции, ведь это была просто ни на чем не основанная конфискация. Надо отметить, Роскомнадзор продлил нам время. Мы понимаем, что дело не в них, это было чисто политическое решение. Раньше наш акционер (Гусинский - ИФ) имел право обращаться в суд, что называется, по месту своей прописки. Думаю, что история была ровно в этом. Все понимали, что, поскольку действия руководства тогда вели к разорению "Эха", мы готовили иск в американскую юрисдикцию, я об этом говорил всюду, в том числе в Кремле. А главный вопрос, зачем? Я главный редактор, я определяю (информационную политику - ИФ).

Я говорил тогда людям и в Кремле, и в правительстве, которые этим занимались, о том, что они рубят инвестиции в медиа. Это просто неправильное решение проблемы, которая, может быть, в их глазах и существует, но оно неверное. Во-первых, оно неэффективное, ведь будут создаваться "дочки", "внучки", "правнучки", "праправнучки", и будет гонка за ними. Если есть влияние, оно есть, если нет влияния, то его нет. В конечном счёте, это ограничение повлияло только на экономическое положение российских СМИ в целом, больше ни на что.

- Если говорить о взаимоотношениях с контролирующими органами, как часто вам приходится получать предписания от Роскомнадзора (РКН), как это влияет на работу радиостанции?

- Отношения с Роскомнадзором у нас, скажу страшную вещь, дружелюбные, и с главой Роскомнадзора, и с их юридической службой. У них очень часто к нам претензии, в этом году их было уже 17, и мы по каждой с ними разговариваем. Поскольку они предъявляют их не публично, мы разговариваем не публично, и часть претензий признаем.

В этом году мы заплатили 1,5 млн рублей на штрафах, проиграли по суду там, где он в итоге был. Штрафы выносили за мат, отсутствие упоминания, что ИГИЛ - запрещенная организация в тексте расшифровки на сайте и т.п. В этом году я принял отдельный приказ по запрещенным организациям о том, что, если, например, есть ИГИЛ, несмотря на то, что это не было сказано в эфире гостем, журналист должен сказать о том, что в России эта организация запрещена, а если он этого не сказал, то это обязательно должно быть указано в расшифровке передачи. И это исполняется, но, бывает, пропускаем, и тогда мы платим, соглашаясь с решением суда о штрафе.

- 27 апреля этого года "Эхо" было оштрафовано за нарушение закона о СМИ - гиперссылку на ролик Ксении Собчак, где в ее адрес прозвучала нецензурная лексика. На какой стадии сейчас находится это дело?

- На сегодняшний день в Мосгорсуде у нас идёт апелляция или кассация, точно не помню. Если мы проиграем Мосгорсуд, то пойдем либо в Конституционный суд, чтобы признать этот приказ незаконным, либо, как мне советуют юристы, в Верховный суд, чтобы получить разъяснение пленума Верховного суда. Здесь мы не намерены сдаваться, и пойдём дальше, до конца. Если потребуется, мы дойдем и до ЕСПЧ, развернём дискуссию, будем говорить о квалификации суда, вынесшего решение о штрафе.

Мы не согласны с этой претензией Роскомнадзора, и я им это изложил во вполне открытой дискуссии, и наши юристы, а также люди, с которыми я консультируюсь, считают, что я прав. Дело в том, что решение суда не основано на каком-либо законе потому, что нет такого закона, есть только приказ Роскомнадзора. Очень важно, что у нас установлен контакт с Роскомнадзором. Это сложное, но уважительное отношение. Обычно мы исправляем то, на что они нам указывают, но не в данном случае.

Когда кандидат в президенты размещает видео, в котором её обзывают, то к человеку, который нецензурно выражается, претензий нет, к разместившему ролик кандидату - нет, а к нам - есть. Мы просто не имеем права менять что-либо в материале кандидата в президенты, понимаете, закон запрещает нам это, причём материал был не рекламный.

- Несколько слов о безопасности журналистов радиостанции. Поступают ли в настоящее время какие-то угрозы журналистам "Эха"? Принимало ли руководство радиостанции какие-то специальные меры, чтобы оградить своих сотрудников от угроз, насколько это вообще возможно?

- Невозможно обеспечить безопасность, потому что ударить ножом можно и за этой, новой, дверью (дверь, которую поставили после нападения в редакции на заместителя главреда Татьяну Фенгельгауер - ИФ). Кроме того, мы работаем в поле. И когда у меня человек едет в Керчь или в Армению, где происходит массовое движение, как я их там защищу? У нас опасная профессия, это правда. Это невозможно в условиях того, как разворачивается травля "Эха Москвы" и его журналистов, в том числе на федеральных телеканалах.

Но в случаях, когда уже совершено нападение или есть прямые угрозы, я принимаю решение о частичной или полной эвакуации человека из страны. У меня нет другого хода, ни одного журналиста здесь я не могу защитить - только уволить. Поэтому там, где мои знакомые в правоохранительных органах после проверки говорят, что формально ничего сделать не могут, но проблема есть, я эвакуирую, а у меня крепкие и большие знакомства и внизу, и наверху в каждом правоохранительном сегменте. Ну, собственно, так было, когда у меня сын был под проблемой, и когда я был под проблемой, я хорошо понимаю технологию.

Карине Орловой, которая теперь наш корреспондент в Штатах, здесь была предложена госзащита, что означает, что МВД признавало проблему. Нападение на Юлию Латынину все брали под контроль, но, как и в истории о нападении на Олега Кашина, результат нулевой. Также пришлось уехать Ксении Лариной из-за прямой травли со стороны отдельных, скажем так, коллег-журналистов.

Я по-прежнему хожу с сопровождением потому, и все, кому надо, всё знают. И сейчас в одном месте (угроза) понизилась, в другом - повысилась. И то, что я анонимно был в больнице под другой фамилией, не потому, что я боялся прессы, а потому, что мои ребята, которые занимаются моей охраной, очень об этом просили, и я лежал под другой фамилией.

- Какими вы видите перспективы развития "Эха Москвы", как будет развиваться формат вещания, насколько сильно он изменится в ближайшие годы в новых цифровых реалиях?

- Потребление продукта аудиторией довольно быстро меняется. Когда "Эхо Москвы" появилось, в Москве было всего три разговорные станции, сейчас их девять. Возникли конкуренты не только в виде других радиостанций, но и в виде соцсетей и интернет-медиа. Люди по-другому потребляют контент, и я пришел к мысли, что нельзя разделять радио, интернет и соцсети, это должен быть единый продукт, по-разному упакованный. В итоге, мы видим, что "Эхо" в октябре этого года в Москве на пятом месте среди всех радиостанций, и мы опережаем "Вести", что совсем удивительно при той рекламе, при поддержке каналов. Это первое.

Второе. Стало понятно, что торговать надо мнением, то есть находить людей, у которых оно есть, а новости люди чаще берут из интернета. И мы видим, что, с одной стороны, те, у кого есть отдельное, достаточно экстремальное мнение - Шендерович и Шевченко, например, - самые популярные у слушателей, а с другой стороны, люди ищут мнения, которые являются соборными, скажем, Ремчуков и Сванидзе - огромный рейтинг.

Мы торгуем мнениями и дискуссиями. Но людей, которые не просто могут высказать мнение, а еще и дискутировать, очень мало, спикеры берут горлом или лозунгами. И вот сейчас мы думаем, как это делать. В качестве спикеров нам нужны не эксперты, это должны быть публицисты, люди, которые формируют и высказывают позицию части аудитории, которая в чем-то убеждена. Эксперт не выражает точку зрения слушателя, он знает сам. Специалисту по ракетам, например, все равно, что баба Маня думает по этому поводу. И еще здесь очень важен модератор.

Кроме того, мы придумываем новые форматы. Мы запустили на радио двухминутные передачи "Говорим по-татарски". Почему именно этот язык? Потому, что в Москве татары - третий этнос. Вообще это про русский язык: как в русском языке возникло слово "баскак", "деньги", "сарафан" и так далее, - фантастическая история. Потом будет наоборот - какие русские слова пришли в татарский язык. Тогда приехало телевидение из Татарстана, все газеты написали, и все сидят, слушают. Понимаете, это же интересно! И тут же мне приписали политику, сепаратизм. Кстати, передача, за которую я больше всего получил по башке, это передача на украинском языке "Що там у них", которая у нас идёт уже год. Там Матвей Ганапольский из Киева и двое моих ребят, которые не знали ни слова по-украински, а теперь учат украинскую мову, говорят про жизнь на украинском языке и ставят украинские песни. Сейчас у нее огромные рейтинги, чтобы вы понимали, в воскресенье, среди остальных - этот слот на первом месте.

Приходят люди, и для них "Эхо Москвы" это такой универмаг, для них это одна передача в неделю - "Що там у них" или "Говорим по-русски" или "Дифирамб" или "Детская площадка". У всех свое "Эхо". Я делаю разнообразные вещи, нас объединяет только стиль, который я пытаюсь сохранить. Ну, и, конечно, новости, которые держат, как скелет, мясо - разное.

Сейчас в Москве "Эхо" является первым среди информационных радиостанций и пятым среди всех с ежемесячной аудиторией в 918 тысяч человек, доля 8,5 от всех. По стране мы на 14 месте. Это потому, что во многие города не пускают. Какой смысл нас мерять по стране, если нас нет в Красноярске, в других городах-миллионниках? А в Москве все равны, здесь конкуренция.

- Для вас по-прежнему проблема, что вам не дают частоты?

- Конечно, проблема, потому что люди привыкли слушать приёмник, а не через интернет, потому, что интернет - это дорого. Меня в Чите спрашивают, когда вы придёте к нам, я говорю, что мы уже пришли в интернете, и мне рассказывают, сколько это стоит, какая средняя зарплата, пенсия. Эти бабушки одинокие, которые по ночам слушают "Эхо", которые с ним разговаривают, они не могут платить за интернет. Мы уже почти не подаём документы на конкурс за частоты. Потому что, когда вы в Москве, где все вас знают, три раза проигрываете Красноярск неизвестным компаниям без опыта, а потом эти люди приходят и предлагают нам купить у них эту частоту за сумасшедшие деньги, всё становится понятно. За четыре года мы выиграли всего два города. "Газпром-медиа" не хочет покупать для нас частоты, и правильно делает, так как есть конкурс. Ну, что мы можем сделать - мы развиваем интернет-вещание, сайт. У нас сайт один из супер посещаемых: за октябрь уникальных заходов было ежедневно 900 тысяч, и каждый день у нас 3,5-4 млн посещений.

- Насколько сложно сегодня оставаться свободным и одним из самых популярных СМИ?

- Мы просто ничего не меняем: с 1991 года мы и наши правила такие, какими они были объявлены тогда. Когда Владимир Владимирович Путин стал президентом, у меня с ним был длинный разговор, и я ему сказал "Вот я такой, как говорят французы "A prendre ou a laisser" ,то есть либо целиком берёте, либо целиком выкидываете, ваше дело. Я по-другому не могу ", на что он сказал: "Иди, работай". Это было в 2000-м году, и с тех пор ничего другого не было. Все знают, чего от меня ждать, я вполне предсказуем для всех, и для друзей "Эха", и для врагов "Эха". Кругом все меняется, а мы - вот такие.

Если нас захотят грохнуть - меня уволить, а радио закрыть - это сделают, и мы ничего не сможем сделать, как бы мы ни сопротивлялись. Но мы не можем подстраиваться, потому что это неправильно, непрофессионально и неинтересно - я уже на седьмом десятке, и это не для меня.

Я автор тезиса о безответственности журналистов: мои журналисты не отвечают за то, что они выводят в эфир, если это полная и правдивая информация, которая преподнесена в соответствии с нормами журналистики. Кого я буду переучивать, Сашу Плющева, Сережу Бунтмана, Женю Альбац? Что, я им буду объяснять, что настало время другой журналистики? Какой другой? Расскажите мне, я не знаю.

У нас есть слушатели, которых мы должны снабжать определенным продуктом, не гнилым. Мы можем менять упаковку, делать её более яркой (конкуренция возросла), делать меньше порции, потому что люди стали меньше есть, но при этом "ветеринарные стандарты" остаются, и я здесь главный "ветеринар". Молодые, которые приходят, даже если они приходят с другим (пониманием – ИФ), они попадают в эту ситуацию, и она их перемалывает. Я никого ничему не учу, сами обстоятельства заставляют их работать так, как работают старожилы.

У нас отдельная редакция SMM, отдельная редакция интернета, потому что это разные принципы и разные возможности, нельзя путать людей, которые работают в эфире, и которые потом садятся в твиттер. Потому что у соцсетей и радио разные приемы, даже разные этические границы. Я своих журналистов абсолютно не ограничиваю: как только вы начинаете ограничивать, они начинают ограничивать себя сами.

Я знаю, что во многих организациях есть корпоративные правила, но считаю, что там, где сутью твоей работы является свобода слова, там не может быть формализованное ограничение, кроме как таких совсем ясных и понятных, не подвергающихся двоякой трактовке вещей. Надо со всеми коммуницировать: и с супостатами, и с негодяями, я уж не говорю - с нормальными людьми, и помогать им коммуницировать - это задача медиа, и мы это пытаемся делать.

- Так всё-таки, почему вас до сих пор не закрыли?

- Не знаю. Я уже говорил, что сказал мне в 2000 году президент. Вот он - мой "акционер". И все это понимают и знают, что решение по "Эху Москвы", по его закрытию или не закрытию несколько раз принимал лично президент, и он слышит. В смысле, слышал, когда были конфликты, и я объяснял свою позицию. Вы знаете, какие еще медиа президент публично разбирал? Никакие! Три раза нас, публично на всю страну. Он понимает, что мы не воюем, он понимает, что мы профессиональны, и он понимает, что, если мы совершаем, с его точки зрения, ошибки, то это ошибки. И он пытается наставить нас на путь истинный, что-то мы признаём, косяков полно, что-то мы не признаем, и я объясняюсь. Мне не стыдно объясняться с кем бы то ни было. Потому что, если тебя не понимают, это ты виноват - ты невнятен, а человек, который работает в публичной сфере, должен уметь это делать. Если тебя неправильно поняли, объясняй ещё много раз: в эфире, за эфиром, через контактёров,- неважно.

И у меня абсолютно бесстрашные выросли люди вокруг. На самом деле, они - несущие стены, я крыша "Эха Москвы" во всех смыслах этого слова, и меня просто лучше видно. Ещё я всегда сравниваю нас с кондитерской. Я просто за прилавком торгую, я не пеку ничего, а они там, за моей спиной, в печах, в жаре пекут вот это всё: пирожки, торты, хлеба. А я, зазывала, стою за прилавком в нарядном фартуке: "Эй, люди, у нас тут свежие пирожки!".

- А если вы вдруг на пенсию, грубо говоря, выйдите, что будет с "Эхом", кто после вас?

- С удовольствием! Мечта! Кто придет на смену? Это не мой вопрос, это будет другая кондитерская с другими рецептами и другими правилами, за прилавком которой будет стоять другой человек в фартуке, избранный журналистами, как того требует Устав. И конечно, "Эхо Москвы" во многом авторский проект. Может, оно будет лучше, может быть, хуже, но оно точно будет другим.

Я ращу смену. Моя смена - это вопрос стиля и принципов, это не вопрос сетки, кадров. Я пытаюсь объяснить, что наши принципы и наш стиль - самые эффективные. Послушайте, мы маленькая региональная станция с очень хорошей репутацией, но этого мало: мы держимся (в рейтингах - ИФ). Репутация окупается, стиль окупается, то есть мы эффективны, - абсолютно циничная позиция.

Потому что я, например, могу занять позицию такую, как занимает Трамп, просто всем грубить, и это будет какое-то время нравиться, у меня вырастут рейтинги. Но это вопрос репутации. Пройдёт три-четыре года, и никакого трампизма не будет.

Я объясняю, что мы работаем на стиль семьи: когда дети в семье привыкают к тому, что у них журчит - как говорит Путин "у меня журчит радио"- именно это, наше, радио. Потому что радио это интонация, и потому я в них воспитываю, пытаюсь воспитывать, именно стиль.

- Как сейчас развивается журнал "Дилетант", насколько вырос или уменьшился сейчас тираж с момента его выхода в 2012 году? Какими вы видите пути его развития, будет ли он продолжать выходить в бумажном виде, насколько это в настоящее время актуально, когда многие издания переходят в цифровой формат?

- Это проект, где я владелец на 85%, он, конечно, партнёрский для "Эха", но никак не связанный с ним собственностью, кроме меня. И могу вам сказать, что у нас серьезные успехи. Первый успех фантастический - окупаемость бумажного журнала составила 115%, то есть мы в плюсе, и для меня это был шок, так как я был уверен, что это невозможно.

В 2015-м год, когда я перехватил контроль, окупаемость всего проекта - журнал плюс сайт - была 32%, второй год - 74%, третий год - 93%. И сейчас за 10 месяцев - 100%, включая сайт: окупаемость сайта в этом году - 47% (в прошлом было 23%), а журнала - 115%. Бумага приносит доход!

Тираж у "Дилетанта" 49 500, 35 тысяч продаётся он через киоски и магазины, это очень много. Ещё по подписке тысячи две, а дальше - ярмарки, фестивали. У нас очень много партнёров, которые хотят журнал, например, хосписы, Федеральная служба исполнения наказаний, отдельные школы, больницы, и мы им дарим. Эта часть тиража - благотворительная, мы её, конечно, пытаемся продавать, но если мы за месяц не получается, то отправляем.

У меня в "Дилетанте" очень хорошая команда, гендиректор - Екатерина Годлина, та же, что и в совете директоров "Эха Москвы" - хорошо понимает в продажах и знает, что надо вести отдельные переговоры.

Мы делаем "Дилетант" все-таки как премиум сегмент. Сейчас типографии повысили расценки, и мне предлагают взять другую бумагу - подешевле, но я отвечаю, что готов рискнуть и инвестировать, но бумага, какая есть, такой должна и остаться. Причём это развлекуха для меня, это точно для нас не бизнес с точки зрения зарабатывания. Люди развлекаются работой. Если нет развлечения в работе, работа не будет получаться, это факт. Это постулат здесь, на "Эхе", и это постулат в "Дилетанте".