Как шли переговоры по СНВ-1

Воспоминания главы делегации Юрия Назаркина - специально для "Интерфакса"

Москва. 29 июля. INTERFAX.RU - 30 лет назад, 31 июля 1991 года, в Москве во Владимирском зале Большого Кремлевского дворца президент СССР Михаил Горбачев и президент США Джордж Буш подписали Договор СНВ-1. Этот документ занимает особое место в борьбе за ликвидацию холодной войны и за разоружение. Он означал переход от политики ограничений стратегических вооружений к их радикальному сокращению.

О том, как шли переговоры, специально для "Интерфакса" впервые рассказывает посол по особым поручениям Юрий Назаркин, который в 1989-1991 годах был главой советской делегации на переговорах с США по ядерным и космическим вооружениям.

Новое назначение: искать пути преодоления разногласий!

В апреле 1989 года я был назначен главой советской делегации на переговорах по ядерным вооружениям и космосу. Переговоры эти шли не на пустом месте. Фактически они начались 12 марта 1985 года, но вплоть до 1989 года все стороны бились за то, чтобы принять взаимные обязательства соблюдать Договор по ПРО в течение определенного периода времени: советская сторона настаивала на сроке не менее 10 лет, а американская соглашалась на семь лет, не более. Видимо, по мнению наших военных, семи лет было недостаточно, для того чтобы найти средство преодоления американской ПРО. Как бы то ни было, это расхождение тормозило разработку Договора СНВ. Работа велась в основном по фиксации расхождений, а вот путей их преодоления, к сожалению, не искали.

Так было до сентября 1989 года, когда Советский Союз предложил принципиально иной подход: американской стороне было сообщено, что мы заключим Договор по СНВ, но если США нарушат Договор по ПРО или выйдут из него, мы можем выйти из Договора по СНВ. Иными словами, юридическая увязка заменялась на политическую. Американская сторона проглотила нашу идею политической увязки.

Шаг второй – определить ассиметричные проблемы

В результате переговоры по СНВ можно было продолжать, так как появилась реальная перспектива заключения Договора по стратегическим наступательным вооружениям. Но это лишь открывало возможность для продолжения переговоров. Разумеется, и на самих переговорах было большое количество проблем, которые предстояло решать. Корень их заключался в том, что в силу географических и геостратегических причин структуры наших и американских стратегических систем сильно отличались друг от друга. Основой наших стратегических сил были наземные средства – как шахтные, так и мобильные. Это было естественно, ведь наша страна расположена на самой большой в мире сухопутной территории, а относительно свободных выходов в открытый океан у нас всего два – северный и дальневосточный. США, окруженные двумя океанами и обладавшие сетью военных баз вблизи наших границ, больше полагались на воздушные и морские компоненты.

Вот некоторые примеры ассиметричных проблем. Например, у США было преимущество в крылатых ракетах морского базирования. А разница в количестве тяжелых бомбардировщиков, на которых находилось ядерное вооружение?! Например, на 1 сентября 1990 года, у нас было 162 тяжелых бомбардировщика против 574 у США! К тому же, у них были возможности для дозаправки на их базах, а у нас нет.

Требовали решения и проблемы и по определению дальности действия крылатых ракет воздушного базирования большой дальности. Мы предлагали не более 600 км, а по изначальной позиции США – 1500. Американцы обращали внимание на то, что у нас были тяжелые ракеты наземного базирования, а у них нет, и они особенно болезненно воспринимали этот факт, так как в то время такие тяжелые ракеты обладали наилучшими возможностями для преодоления их противовоздушной обороны и были оснащены 3000 мощных ядерных боеголовок. Но из-за уязвимости в шахтах тяжелые ракеты наземного базирования были тесно связаны с концепцией ответно- встречного удара. Соответственно, это увеличивало опасность "войны по ошибке".

Был спор и по ограничениям на мобильные ракеты. У нас они составляли важную часть наземного компонента, так как могли скрытно перемещаться, а США, полагаясь на свои морские возможности, отказались от наземных мобильных ракет. Но и у них были возможности для скрытного перемещения. Для этого они использовали стратегические подлодки. У нас, разумеется, тоже были подлодки, но существовала проблема их скрытного выхода в открытый океан: и на севере, и на востоке эти выходы контролировались американцами с их военных баз.

Я назвал основные проблемы. Были, конечно, и другие. В конечном счете, все они были решены, но к решению каждой из них вел длительный, чрезвычайно тернистый и порой драматичный путь.

Переговоры могли зависнуть и от неточности их записи

Порой переговорам мешали неточности в записях ведения предыдущих встреч. Вот самый яркий пример различий в записях, которые были сделаны во время переговоров в Рейкьявике в 1986 году. Из-за неточности каждая сторона пользовалась своими протокольными записями, а они не всегда совпадали. Берусь утверждать, что наши записи были более точными хотя бы потому, что они велись как расшифровки стенограмм. Вот пример: "Ахромеев: Мы считаем... и т.д. Нитце: Я полагаю, что..." Американские записи, опубликованные впоследствии, были определенным пересказом, как например: "Нитце высказался в том смысле, что...", "Ахромеев, не согласившись с этим, сказал, что...".

И вот к чему привело это разночтение: на переговорах по СНВ американская сторона, ссылаясь на рейкьявикские наработки, толковала их так, как им это было выгодно в данный момент, что, безусловно, служило причиной дополнительных сложностей.

В частности, отстаивая рубеж в 600 км как предел дальности полета крылатых ракет воздушного базирования большой дальности, Ахромеев (Сергей Ахромеев, начальник Генштаба ВС СССР - ИФ) ссылался на рейкьявикскую договоренность. Бейкер (Джеймс Бейкер, госсекретарь США - ИФ) обратился к тем членам своей делегации, которые были в Рейкьявике, и те клятвенно заявили, что такой договоренности там достигнуто не было!

За несколько часов до отлета

Бейкер на переговорах ссылался на то, что американская позиция уже сдвинулась с 1500 до 1000 км, а советская позиция застыла на 600 км. Наконец, Бейкер, заявил, что готов попробовать договориться о дальности в 800 км. Но о чем в действительности был спор? Было известно, что в США готовится крылатая ракета воздушного базирования "Тэсит Рэйнбоу" с дальностью 800 км (противорадиолокационная ракета, или оружие второго удара, для подавления системы противовоздушной обороны противника – ИФ). Американцы говорили, что она не предназначается для оснащения ядерными боеголовками, но у наших экспертов не было уверенности в том, что в будущем эта ракета не будет переоборудована на ядерное оснащение. В конце концов, американцы признали 600 км в качестве рубежа дальности этого вида ракеты и дали заверения в том, что она не будет нести ядерных боезарядов. Согласие на это Бейкер прислал за несколько часов до отлета. Сотрудник американского посольства передал мне пакет, содержащий заверения, что ракета "Тэсит Рейнбоу" не будет ядерной, что в свою очередь и давало США возможность согласиться с рубежом дальности в 600 км.

Мы не просто упирались в свое предложение, наша настойчивость и упорство в определении качества этой ракеты не только помогли сократить число крылатых ракет воздушного базирования на тяжелых бомбардировщиках, но и показали, что американцев можно убедить идти на уступки.

Против Договора - с "отрытым забралом"!

Но проблема крылатых ракет воздушного базирования вызывала пристальный интерес не только на переговорах дипломатов, она рассматривалась на высшем уровне. Именно эта проблема, а конкретнее - проблема количества боезарядов на тяжелых бомбардировщиках должна была рассматриваться на вашингтонской встрече министров иностранных дел в апреле 1990 года. Но перед встречей эту проблему решили рассмотреть в Москве на специальном заседании с участием секретарей ЦК по оборонной промышленности, руководителей Генштаба и МИД и, что самое главное, на ней присутствовал заместитель председателя правительства СССР, руководитель Государственной военно-промышленной комиссии Игорь Белоусов.

Во время заседания стало ясно, что речь идет отнюдь не только об одном конкретном вопросе, связанном с тяжелыми бомбардировщиками. Это обсуждение вылилось в дискуссию гораздо более широкого характера: нужен ли нам Договор СНВ или нет? За теми различными взглядами, которые высказывались, ясно были видны разногласия в высшем руководстве страны из-за общей направленности внешней политики и оборонного строительства, да и всего политического курса Михаила Горбачева.

Очень резко, с прямым вызовом в адрес генсека Горбачева высказался будущий участник ГКЧП и узник "Матросской тишины", секретарь ЦК КПСС по оборонной промышленности Олег Бакланов. По сути на этом закрытом заседании он обвинил лидера страны в пренебрежении оборонными интересами страны и потребовал прекращения наших переговоров. При этом он сослался на выкладки, ранее приведенные начальником Генштаба ВС СССР Михаилом Моисеевым по количественному составу и правилам засчета боезарядов на тяжелых бомбардировщиках. Я понял, что речь идет о срыве переговоров.

Поддержка пришла с неожиданной стороны – от ВПК

Слово взял Белоусов. Неожиданно для меня он выступил с прямо противоположных позиций. Дело в том, что представители этой организации в прошлом, по крайней мере, на моей памяти, обычно были весьма далеки от стремления притормозить гонку вооружений, ведь от нее зависело процветание военно-промышленного комплекса. Однако Белоусов в очень сильных и определенных выражениях заявил, что Договор по СНВ "нужен нам как хлеб, как воздух". Экономика наша напряжена до предела, говорил он, и мы просто не в состоянии вернуться к гонке вооружений. "Возвращение к гонке вооружений возможно лишь через возврат к тоталитаризму, через крах перестройки, а это опять экономический тупик", - так я записал его ключевые слова. Обороноспособность же наша обеспечивается благодаря сдерживающему характеру ядерного оружия не только при соотношении один к двум, но даже и при более выигрышном для Запада соотношении.

Проявились разногласия и среди маршалов. Начальник Генштаба Моисеев выступил против предварительно согласованного еще в Рейкьявике правила о том, что каждый тяжелый бомбардировщик с ядерными вооружениями, помимо крылатых ракет воздушного базирования большой дальности, засчитывался как единица в оба "потолка" - 1600 носителей и 6000 боезарядов. Маршал Ахромеев, который в Рейкьявике лично согласовывал это правило со своим американским визави, подчеркнул недопустимость отхода от уже достигнутых договоренностей. При этом он со знанием дела показал ошибочность расчетов, содержащихся в выступлении Моисеева.

В поддержку продолжения переговоров и прекращения гонки вооружений выступили руководители КГБ СССР и МИД, в то время как представители ЦК КПСС высказались как-то уклончиво-витиевато: "С одной стороны, с другой стороны..."

Интересна была позиция члена Политбюро, секретаря ЦК КПСС Льва Зайкова, который возглавлял комиссию Политбюро, ведавшую переговорами по разоружению, прежде всего по ядерным вооружениям и космосу. Стараясь примирить непримиримые позиции участников совещания, он сделал заключительный вывод: "Нужно двигаться вперед, но с оглядкой". Понятно, что принятые на такой основе директивы не давали никакого выхода на решение проблемы.

Однако выступление Белоусова меня очень сильно подбодрило: оно очень авторитетно и компетентно дало прочную основу для моих собственных мыслей, из которых я исходил на переговорах. Раз уж руководитель ВПК за Договор, значит, он нам действительно позарез нужен. Видимо, экономику действительно сильно припекла гонка вооружений.

Решение было найдено позднее - после согласия американцев на рубеж 600 км и в результате целой серии переговоров по тяжелым бомбардировщикам.

"Буря в пустыне" чуть не затормозила переговоры

Весьма далеки друг от друга были и позиции по крылатым ракетам морского базирования. Разногласия заключались в определении предела на их количество и в том, где эти пределы должны быть зафиксированы – в тексте самого Договора или вне его. Было предложение подписать на эту тему отдельно взаимные обязательства, привязанные к Договору. С трудом, тяжело, но сложные вопросы решались. Мы соглашались на некоторые ограничения, например, при передвижении мобильных ракет, а США по тяжелым ракетам наземного базирования сняли свое предложение об их полном уничтожении. И мы в этом вопросе пошли на некоторые уступки.

Переговоры по СНВ-1 продвигались вполне успешно, пока не уперлись в вопросы, решение которых зависело на 100% от военного руководства. Советская сторона предложила провести в Женеве встречу министров иностранных дел с участием начальников Генштабов, но американский генерал Колин Пауэлл, сославшись на занятость в связи с операцией "Буря в пустыне", направил на встречу своего заместителя. В ответ и наш начальник Генштаба Моисеев тоже на встречу не поехал, а направил своего зама, и в результате встреча окончилась практически ничем: полномочий замов оказалось недостаточно.

Последовали переговоры, согласования на разных уровнях, в результате 11-15 июля в Вашингтоне состоялась столь необходимая встреча "2х2". Так, мы подошли к подписанию Договора СНВ-1, который стал единственным из всех договоров, не подвергавшихся сомнению за все 15 лет своего существования, остановил гонку вооружений, предотвратив расход средств на дальнейшее вооружение, а по истечении своего срока действия был заменен новым Договором СНВ-3, который был основан на том самом "моем договоре".

И в заключение приведу слова посла Анатолия Антонова, который вел переговоры по СНВ-3 с нашей стороны: "Договор СНВ-1 стал своего рода вершиной переговорного процесса советского периода в области стратегических наступательных вооружений. Ни одно другое соглашение не отличалось такой глубокой и детальной проработкой многочисленных вопросов, относящихся к ограничению СНВ. С одной стороны, это отражало значительную степень недоверия между СССР и США в конце 80-х годов, с другой же – явилось свидетельством качественной, длительной и скрупулезной работы по подготовке Договора". Так получилось, что мне довелось завершить процесс, начатый моими предшественниками.

Говорят, что полезно оглянуться на прошлое, чтобы понять будущее. Вспоминая сейчас, как много лет назад в Женеве начинался процесс окончания холодной войны, хочется представить себе новую чудодейственную встречу, которая приведет к рассасыванию нынешней конфронтации. Но увы, преодолеть политическую инерцию значительно сложнее, чем совладать с инерцией физической.