"Мы не будем впрыгивать на подножку американского поезда, следующего в неизвестном направлении"

Замглавы МИД России Сергей Рябков рассказал "Интерфаксу" о наиболее острых вопросах отношений между Россией и США, проблеме "перезагрузки" и отношении Москвы к учениям НАТО, которые должны пройти в Грузии

Эйфория, которая охватила российско-американские отношения после прихода к власти администрации президента США Барака Обамы, постепенно сменяется более спокойным и деловым настроем. Громкий лозунг о "перезагрузке" теперь следует воплотить в конкретные дела. Одна из основных задач – достичь договоренности по вопросам стратегических наступательных вооружений и ПРО. Уже 24 апреля в Риме состоится первый контакт российских и американских дипломатов на эту тему. Замглавы МИД России Сергей Рябков в интервью дипломатическому корреспонденту "Интерфакса" Ксении Байгаровой высказывается по основным острым вопросам отношений между Россией и США.

Сергей Алексеевич, выражение "нажать кнопку Reset в отношениях с Россией" уже стало крылатым. Но иногда после нажатия кнопки перезагрузки зараженный вирусами компьютер окончательно ломается. На Ваш взгляд, может ли оказаться возникший после прихода новой администрации США позитив в российско-американских отношениях всего лишь очередной иллюзией?

Пока все идет неплохо, и тональность российско-американских отношений, которая изменилась с приходом к власти новой администрации США, выдерживается. Эта тональность позитивная, что само по себе - плюс. Но главное не это, а то, что некоторые декларации о взаимном настрое продвигать отношения вперед получается воплощать в практические дела. Результаты встречи в Лондоне президентов России и США, два заявления, которые были приняты президентами, характер проведенного разговора, обоюдный настрой хорошо подготовить и провести июльский визит в Москву Барака Обамы – все это первые конкретные достижения на пути трансформации лозунга о "перезагрузке" в нечто реальное.

Термин "перезагрузка" уже стал немного затертым выражением. Но суть от этого не меняется. В принципе, сегодня как раз речь идет о том, чтобы постараться по-новому взглянуть на весь комплекс двусторонних отношений и определить основу, на которой можно решать имеющиеся проблемы. Пока это получается. Но, как известно, первая ласточка весны не делает. Мы должны наращивать диалог и готовы взаимодействовать с США именно в таком ключе.

Как известно, тема выработки новой договоренности взамен истекающего договора о стратегических наступательных вооружениях (СНВ) является одной из приоритетных в диалоге между Москвой и Вашингтоном. Насколько в данный момент позиция нынешней администрации Белого дома по вопросу СНВ понятна Москве? По Вашим ощущениям, готовы ли США пойти на то, за что выступает российская сторона: сокращать не только боезаряды, но и их носители, сохранить предусмотренные СНВ-1 механизмы контроля?

Я на это надеюсь. Мы находимся на стадии первых контактов с новой разоруженческой переговорной командой США. Эти контакты уже достаточно интенсивные. Есть немало признаков, позволяющих с достаточной уверенностью полагать, что позиция нынешней администрации будет в большей степени учитывать наши приоритеты и предпочтения по сравнению с администрацией Джорджа Буша.

Высказываться о том, что конкретно происходит и какие подвижки наблюдаются в действительности, сейчас рано, потому что идет только первый обмен позиционными установками и подходами. Мы еще не вышли на траекторию полноформатных переговоров, когда диалог наберет темп, интенсивность, когда заработают экспертные группы. Пока всего этого нет. Мы находимся на самом старте, но то, что мы имеем на данный момент, в общем обнадеживает.

МИД России ранее сообщал, что 24 апреля в Риме пройдут российско-американские консультации по СНВ. На каком уровне пройдет эта встреча, что Вы от нее ожидаете?

Это будет первый ознакомительный контакт по вопросу стратегических наступательных вооружений. Россию будет представлять директор департамента МИД России по вопросам безопасности и разоружения Анатолий Антонов, США – заместитель госсекретаря Роуз Гетемюллер. После встречи в Риме обсуждение этой темы будет продолжено в ходе визита министра С.Лаврова в Вашингтон в мае.

Как известно, Россия и США готовы на серьезное понижение "потолков" ракетно-ядерного потенциала, пойти даже дальше, чем это предусмотрено в московском договоре о сокращении наступательных потенциалов (СНП). Насколько серьезным может быть это сокращение – до 1000, или, как предлагают некоторые американские эксперты, чуть ли не до 500 боезарядов? На Ваш взгляд, сколько боезарядов нужно оставить России, чтобы не навредить своей национальной безопасности?

Вы задаете вопрос, который будет одним из главных в ходе переговоров. И понятно, что никакие цифры сейчас называть, тем более публично, нет никакой возможности. То, что сказано в совместном заявлении президентов России и США и то, что было обозначено в заявлении президента Д.Медведева, которое огласил С.Лавров 7 марта в Женеве, – это максимум возможного с точки зрения публичного обозначения нашей позиции. "Потолки" на носители и боезаряды должны быть ниже тех уровней, которые зафиксированы договорно на сегодняшний день. Как вы помните, московский договор о СНП предусматривает сокращение боезарядов до 1700-2200 единиц. Что касается носителей, то здесь мы имеем параметры договора о СНВ, а они давно уже перевыполнены. Поэтому, по большому счету, надо просто смотреть, насколько далеко стороны готовы идти дальше.

Цифры, которые вы упомянули – 1000, 500 единиц – это не те цифры, которые мы слышим от американцев, когда они излагают свою официальную позицию. Строго говоря, обсуждать можно гипотетически любые цифровые параметры, но надо иметь в виду: чем ниже мы спускаемся по количеству боезарядов и носителей, тем более серьезно встают вопросы, связанные и с противоракетной обороной, и с потенциалом других ядерных держав в сфере СНВ. Сама логика стратегической стабильности затрудняет каждый дальнейший ход в направлении снижения потенциалов. Поэтому нужно быть реалистами и не ставить заведомо невыполнимые задачи. Конкретные цифровые параметры будут обсуждаться по ходу переговоров. Не думаю, что произойдет нечто сверхъестественное с точки зрения снижения этих параметров. Для этого не созрели предпосылки, и оснований говорить сегодня о столь радикальных сокращениях, на мой взгляд, нет. Как я уже сказал, мы пока еще на самой ранней стадии дискуссии, а "потолки" вооружений – это один из ключевых результатов всего переговорного процесса.

Будет ли необходимость в дальнейшем существовании СНП, если удастся договориться с США по новому договору на смену СНВ? Как Вы оцениваете реализацию договора? Российская сторона неоднократно выражала озабоченность в связи с тем, что американцы не уничтожают ядерные боеголовки, а складируют их. Актуальна ли эта озабоченность сегодня?

Это весьма актуальная тема. Мы по-прежнему не готовы согласиться с идеей установления ограничений только на оперативно развернутые боезаряды. Для нас небезразлично, что происходит с теми боезарядами, которые не установлены на носителях, а находятся на складах. С прежней американской администрацией у нас не получалось никакого разговора на эту тему. Надеемся, что новая администрация найдет возможность взглянуть конструктивно на этот вопрос. Мы будем поднимать его и дальше.

Что касается СНП, то этот договор работал и существовал только во взаимосвязи с СНВ-1. СНП имел значение как средство понижения потолков боезарядов в контексте того, о чем было договорено в СНВ. Когда заключался московский договор, учитывался тот факт, что носители уже являются предметом ограничений и сокращений в рамках СНВ, то есть у нас была определенная гарантия, что по носителям будут выполняться положения договора СНВ. На протяжении всего времени действия договора о сокращении потенциалов применялись и продолжают применяться меры контроля, предусмотренные в договоре о СНВ. Но в отсутствие договора о СНВ договор о СНП превращается в бессмысленный текст.

Мы не готовы принять ни в каком виде идею о том, что после истечения действия договора о СНВ можно оставить договор о сокращении наступательных потенциалов и исходя из его положений выстраивать отношения в сфере стратегических наступательных вооружений. Это ущербная логика, и, как я понимаю, администрация Обамы тоже склонна именно так подходить к этому вопросу.

В заявлении президентов, подписанном в Лондоне, говорится, что нужна именно полноформатная договоренность на замену договора о СНВ.

Как известно, США планируют переоборудовать крылатые ракеты подводного флота в обычное снаряжение, но эти вооружения не подпадают под ограничения по договору о СНВ. Будет ли Россия в контактах с новой американской администрацией поднимать этот вопрос?

Да, в США есть программа, которая предусматривает переоборудование подводного флота под крылатые ракеты в обычном, неядерном оснащении. Это серьезный вопрос, и для нас важно в процессе переговоров с американской стороной разобраться, насколько новая администрация готова в принципе заниматься самой проблемой стратегических средств в неядерном оснащении как предмета будущего договора.

Мы, конечно, за то, чтобы найти формы ограничения развития этих средств, поскольку они носят дестабилизирующий характер, и это многократно повторялось на различных уровнях. Этот вопрос не забыт, мы им будем заниматься очень серьезно, потому что не должно быть лазеек в сфере СНВ, которые выводили бы за рамки сокращений и ограничений серьезный сегмент военного потенциала. Нельзя пренебрегать ситуацией, когда такое оснащение будет понижать порог применения носителей, воспринимаемых другой стороной как стратегические во время какого-либо кризиса. Потому что в какой ситуации можно представить себе применение стратегического носителя в неядерном оснащении? Только в ситуации серьезного международного кризиса. И здесь нет права на ошибку. Нет возможности потом что-то передумать или решить по-другому. Поэтому лучше с самого начала иметь договор, предусматривающий определенный контроль за происходящим в этой сфере, чтобы, насколько это возможно, располагать достаточно четкой картиной потенциалов и опираться на соответствующие ограничения, охватывающие развитие таких систем.

Как Вы относитесь к идее подключить другие ядерные государства к договоренностям в сфере сокращения наступательных вооружений?

Это сейчас невозможно. Мы ведем переговоры с США о новых рамках наших совместных действий в сфере сокращения наступательных вооружений. Пока договоренность не достигнута и не начала воплощаться в жизнь, ставить вопрос о чем-то ином, в том числе о расширении формата этих переговоров и подключении к ним других ядерных держав, на мой взгляд, было бы контрпродуктивно. Все-таки фактом остается то, что сегодня стратегические наступательные потенциалы США и России значительно превосходят те, которыми располагают другие страны. Мы считаем, что нет оснований для того, чтобы кто-то иной, помимо России и США, подключался к обсуждению этой тематики, традиционно отрабатывающейся в двустороннем формате.

Что будет дальше - как раз это и предстоит определить по итогам начинающихся сейчас переговоров и с учетом их опыта. Я предвижу серьезные дискуссии на эту тему в том числе на предстоящей в будущем году обзорной конференции Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО). Хотел бы воспользоваться возможностью и привлечь внимание к российскому предложению о придании универсального характера договору о ракетах средней и меньшей дальности (РСМД). Пока мы не слышали внятной реакции и не увидели готовности других стран, у которых есть потенциалы в этой сфере, подключиться к процессу универсализации договора о РСМД. Со временем и эти государства должны будут согласиться серьезно заниматься самоограничениями или договорными ограничениями в сфере стратегических вооружений. На нынешнем отрезке без их участия прогресс возможен. Но в дальнейшем без этого обойтись будет нельзя.

Федерация американских ученых опубликовала доклад, в котором говорится о возможности перенацеливания американских ракет не на российские города, а на ключевые экономические объекты. Как Вы можете это прокомментировать?

Я читал этот доклад и полагаю, что в российских СМИ упомянутый вами тезис был выхвачен из контекста. Суть доклада не в этом. В нем проведен разбор гипотетических последствий применения ядерного оружия по крупным промышленным объектам, объектам инфраструктуры, а также анализ того, какими могут быть потери в случае применения боезарядов различной мощности.

Прискорбно и вызывает сожаление, что для такой аналитической и умозрительной работы были избраны реально существующие объекты на российской территории. На мой взгляд, это свидетельствует о некотором отстраненном отношении авторов к тому факту, что за последние годы в отношениях России и США многое поменялось. Рассматривать Россию как объект для потенциального применения ядерного оружия – не дело. Это только добавляет аргументов тем, кто привержен мышлению в стиле "холодной войны".

Кроме того, безусловно, сам факт появления такого доклада подтверждает наш тезис о том, что мы не можем абстрактно подходить к вопросу об имеющихся потенциалах. Намерения, какие бы они ни были позитивные и конструктивные сегодня, завтра могут измениться. Федерация американских ученых прекрасно это понимает. И сам факт появления этого материала свидетельствует в пользу того, что договариваться нужно по-серьезному, и логику стратегического равновесия и сверхответственного подхода к этой сфере нельзя приносить в жертву любым, самым конструктивным политическим намерениям или общему благоприятному настрою.

Ведь намерения и настрой - очень эфемерные величины, а потенциалы и способность нанести удар, как об этом достаточно цинично и холодно пишет Ассоциация в своем докладе, перечисляя по экспоненте нарастающие миллионные жертвы, рассуждая о том, сколько еще нужно и каких боезарядов, чтобы осуществить этот нокаут, - это звонок и напоминание нам о том, что мы живем в суровом мире, реалиями которого пренебрегать нельзя.

Судя по всему, вопрос о размещении элементов американской ПРО в Восточной Европе повис в воздухе. Расценивают ли это в Москве как победу, пусть маленькую и промежуточную?

Я не уверен, что вопрос повис в воздухе. Во-первых, разговоры о том, что графики размещения объектов ПРО в Польше и Чехии могут "поплыть", пошли еще на закате прежней администрации. Во-вторых, пока мы не имеем никакой конкретики от новой администрации сверх того, что уже было заявлено. Говорилось о том, что будет изучено соотношение технической эффективности и стоимости этого проекта, а также будут безусловно приниматься в расчет результаты испытаний.

И я не могу сказать, что такая позиция американской стороны воспринимается нами как какой-то крупный сдвиг. Особо радоваться нечему. Ведь американцы не пересмотрели свои планы, и я не думаю, что это может произойти. Наоборот, мы видим, что происходит интенсификация работы в сфере ПРО, в том числе в натовском формате. Решения саммита НАТО в Страсбурге и Келе толковать иначе нельзя. Мы давно с интересом следили за тем, как развивается дискуссия в НАТО в отношении так называемой активной зональной системы ПРО театра военных действий. Теперь же соответствующий параграф коммюнике последнего саммита НАТО однозначно говорит о том, чтобы посмотреть на эту систему в связи с американской ПРО как на один из элементов прикрытия всей территории европейских союзников. Участники саммита НАТО договорились выработать уже до следующего саммита НАТО в Португалии конкретные предложения по архитектуре в сфере ПРО, куда будут, насколько я понимаю, заложены и американские планы в данной области. То есть процесс продолжается, и мы не можем говорить о том, что наша аргументация воспринимается нашими партнерами каким-то иным, существенно лучшим образом.

Может ли в таком случае Россия подключиться к этой работе? Как Вы оцениваете идею трехстороннего сотрудничества США, России и НАТО в сфере ПРО? По-прежнему ли российские предложения об использовании РЛС в Габале и Армавире на столе переговоров – складывается впечатление, что о них все забыли?

Нет, никто о них не забыл. Наоборот, мы считаем, что эти предложения заслуживают серьезного анализа со стороны новой администрации США. Проблема только в том, что во многих дискуссиях по этому вопросу за кадром остается тот факт, что наше предложение по использованию этих компонентов построено на прохождении целого ряда этапов до непосредственного использования наших радиолокационных и иных ресурсов.

Эти этапы предполагают – при условии отказа от планов создания третьего позиционного района ПРО в Восточной Европе – совместную оценку угроз, разработку системы контрмер на ту или иную ракетную угрозу, прежде всего, в политической, экономической и других областях. И только при констатации невозможности нейтрализовать эту гипотетическую ракетную угрозу политическими или экономическими методами наши предложения включают совместную разработку архитектуры ПРО в военном смысле. Только тогда речь может пойти о сопряжении наших возможностей по использованию РЛС в Габале и Армавире и других возможностей с тем, что осуществляется США или их европейскими союзниками. То есть в данном случае последовательность и этапность имеют большое значение, и этим нельзя пренебрегать.

Мы не готовы все наше сотрудничество с США по этому вопросу, образно говоря, свести к подключению нашего штеккера в гнездо американской системы ПРО. Это было бы все равно что впрыгнуть на подножку американского поезда и ехать в неизвестном нам направлении. Это нам не подходит. Сотрудничество должно быть равноправным.

По-прежнему ли в силе позиция России, в соответствии с которой в ответ на появление ТПР в Восточной Европе в Калининградской области будут размещены РК "Искандер"?

Эту позицию никто не отменял. Я бы только добавил в эту формулировку две частицы "не": если не будет ТПР, не будет и "Искандеров". Потому что мы как раз не стремимся к тому, чтобы их там поставить, мы очень этого не хотим.

В Вашингтоне готовы пересмотреть вопрос о размещении элементов ПРО в Восточной Европе, если удастся решить ядерную проблему Ирана. В России категорически отказываются от любого "торга" по этому вопросу. Но все-таки, готовы ли в Москве взглянуть на две эти проблемы (ПРО США и иранская ядерная проблема) в некоторой взаимосвязи, раз в Вашингтоне их так жестко увязывают?

Мы никогда не могли согласиться с тем, что создание третьего позиционного района стратегической ПРО США вызвано ракетной или ядерной угрозой из Ирана. Потому что у нас несколько иной подход к оценке этой угрозы, нежели подход администрации США. Я не хочу вдаваться в обсуждение того, по каким параметрам эти различия особенно существенны. Тем более что и в самих США есть серьезный разброс мнений по поводу серьезности этой угрозы. Для нас важнее то, что потенциал третьего позиционного района ПРО однозначно угрожает российскому стратегическому потенциалу. Это азы. По-моему, это уже стало всем понятно.

Действительно, новая американская администрация считает возможным для себя по-иному взглянуть на планы в сфере ПРО, если будет обеспечена ликвидация того, что воспринимается Вашингтоном как потенциально опасное развитие в направлении обладания Ираном ядерным оружием. Говорить на эту тему очень сложно, потому что мы не видим признаков приближения Ирана к обладанию ядерным оружием. Я это говорю совершенно ответственно. Более того, я исхожу из того, что Иран, как неядерное государство-член ДНЯО, должен обладать правом на мирное развитие своей атомной энергетики, как и всеми другими правами в рамках ДНЯО. Поэтому любые попытки на основе недоверия США к Ирану выстраивать политику, которая, скажем, вызывает у других членов международного сообщества большие вопросы и сомнения, не идут на пользу решению самой проблемы. Проблема же сводится к восстановлению доверия к сугубо мирному характеру иранской ядерной деятельности. Поэтому предмета для какого-то "торга" или размена здесь вообще нет. У нас есть базовое понимание, как двигаться по иранскому ядерному досье, в виде пяти резолюций Совета Безопасности. У нас есть определенные позитивные сдвиги с точки зрения возобновления политического диалога между "шестеркой" и Ираном. Вот на этом и надо сосредоточиться. Остальное может только осложнить работу и серьезно запутать ситуацию. Поэтому мы склонны сфокусироваться на том, о чем мы договорились с американцами и другими партнерами по "шестерке".

Когда могут быть возобновлены переговоры "шестерки" с Ираном и что Вы от них ожидаете? Тегеран выражал намерение направить новые предложения в адрес "шестерки", поступили ли они уже?

Насколько мне известно, новых предложений пока не поступало. Что касается возобновления диалога, то мы вместе с остальными участниками "шестерки" работаем в направлении того, чтобы этот контакт состоялся уже в ближайшее время. Пока я ничего не могу сказать о сроках или уровне такой встречи. От имени "шестерки" эту работу проводит Хавьер Солана (верховный представитель ЕС по внешней политике и политике в области безопасности - ИФ).

Мы ожидаем от предстоящих переговоров продвижения по двум направлениям. Прежде всего, мы должны достичь прогресса по вопросу о начале полноформатных переговоров с Ираном. Есть определенная формула – "замораживание в обмен на замораживание". Она компромиссна, позволяет Ирану и "шестерке" сдвинуться с места, выйти из состояния того тупика, в котором мы давно находимся. Второе направление –американо-иранское. Здесь тоже есть определенные перспективы. Мы внимательно изучили обращение президента Барака Обамы к иранскому руководству и народу. Считаем, что есть возможности вести активный диалог с Ираном и по региональным делам, в частности по Афганистану. Уже были некоторые первичные контакты по этой теме, они будут продолжены. Взаимно подкрепляющая работа по вопросам, связанным с иранской ядерной программой и региональным делам, в итоге должна создать некоторую критическую массу, которая позволит говорить о том, что нового отката или возврата в нынешний тупик не произойдет.

Россия неоднократно заявляла, что на нынешнем этапе выступает против санкций в отношении Ирана. Что должно произойти, чтобы Москва ужесточила позицию по этому вопросу, где пролегает "красная линия"? Может ли Россия пересмотреть какие-либо параметры своего военно-технического сотрудничества с Ираном, если он будет продолжать отказываться прекратить работу по обогащению урана?

Что касается санкций, то здесь важно правильно понимать два принципиальных момента. Прежде всего, уже действующие санкции никто не отменял. Они остаются в силе, и мы считаем, что введение санкций по трем резолюциям СБ соответствовало поставленной изначально "шестеркой" задаче свести к минимуму распространенческие риски, связанные с реализацией ядерной программы в Иране.

Что будет в дальнейшем? Надо смотреть в зависимости от того, что будет получаться на переговорах. Это очевидно. Мы не можем – это было бы контрпродуктивно и во вред всем нам – неожиданно поставить некие ультиматумы, заявить, что если вы к какому-то времени что-то не сделаете, тогда будет то-то. Это не поможет продвижению переговорного процесса, на чем нужно, прежде всего, сейчас сосредоточить внимание.

Что касается военно-технического сотрудничества с Ираном, то мы никогда не поставляли и не поставляем в Иран ничего, что, во-первых, каким-либо образом противоречило бы требованиям соответствующих резолюций СБ, и, во-вторых, увеличивало бы риски региональной дестабилизации. Системы, которые Россия поставляет Ирану, – это системы отнюдь не наступательные. Я хотел бы обратить внимание, что современный Иран вообще никогда ни на кого не нападал в своей истории. В то же время есть примеры того, как оружие некоторых стран, настолько озабоченных нашим военно-техническим сотрудничеством с Ираном, напрямую использовалось против российских военнослужащих. И поэтому нет абсолютно никаких оснований политически разыгрывать эту тему или нагнетать страсти по поводу российско-иранского ВТС.

Судя по всему, США собираются продолжить поставлять вооружения Грузии. Насколько этот вопрос, а также запланированные учения НАТО в Грузии, вредят российско-американским отношениям?

Нас это, конечно, не может не тревожить. На наш взгляд, это очевидное нарушение целого ряда договоренностей, которые достигались совместно и с США, и с другими странами. В частности, речь идет о Васенаарских договоренностях в сфере режима контроля за поставками вооружений, а также по меньшей мере о двух документах ОБСЕ, которые предписывают воздерживаться от поставок вооружений в зоны конфликтов. Мы безразлично к этому не можем подходить, и соответствующий указ, подписанный президентом Дмитрием Медведевым в прошлом году на эту тему, тоже отражает озабоченность России игнорированием очевидной вещи – а именно того, что агрессор не должен быть перевооружен. Это прямой путь к дестабилизации обстановки.

То же самое касается и учений НАТО в Грузии. Как бы нам ни пытались в порядке контраргументов объяснить, что учения планировались давно, что это не чисто натовские учения, а учения в рамках программы "Партнерство ради мира", что учения носят командно-штабной характер... Все это – дешевые и неубедительные аргументы. Суть же в том, что ведется отработка оперативной совместимости с грузинскими войсками, отработка целого ряда задач, которые повышают боевой потенциал грузинских вооруженных сил. Но Грузия – это агрессор. И мы не можем характеризовать происходящее иначе, как оказание военной и политической поддержки агрессору.

В сентябре прошлого года после событий в Южной Осетии американская администрация отозвала из Конгресса соглашение о сотрудничестве в сфере мирного атома. Есть ли сегодня предпосылки для того, чтобы соглашение все-таки вступило в силу?

Среди нерешенных вопросов, оставшихся в наследство от прежней администрации США, этот нас очень интересует. Без данного соглашения равноправное сотрудничество с США в сфере мирного использования атомной энергии выстроить нельзя. Думаю, что американская сторона сама кое-что теряет в отсутствие этого соглашения. Поэтому мы выступаем за то, чтобы максимально оперативно данный вопрос был возвращен в Сенат Конгресса США. Считаем, что сотрудничество в сфере мирного использования атомной энергии, помимо других областей российско-американского взаимодействия, само по себе представляет огромную ценность и имеет большую перспективу. Без надежной и стойкой правовой основы здесь просто нельзя, так что надо быстрее этот вопрос решать.

Интервью будет опубликовано в газете "Время новостей" в номере за 22 апреля.