Одна Меланхолия на всех
Фон Триер, как обычно, создал шедевр, в котором поиздевался над законами кино, зрительскими ожиданиями и самим собой. И еще раздел догола Кирстен Данст.
Москва. 11 июля. INTERFAX.RU - "Меланхолия" начинается увертюрой, где уже содержится провокация. В фильме-катастрофе самое зрелищное и самое страшное открывается в кульминации. Фон Триер неторопливо и с наслаждением показывает гибель жизни на планете Земля в самом начале. Перемежая кадры с женщиной в подвенечном платье и врезающееся в Землю небесное тело огромных размеров, он проводит некую параллель с ощущением жизни и радости, которое неизбежно сталкивается с предчувствием конечности, смертности. Торжественный конец света, от которого не спасет никакой Брюс Уиллис и Уилл Смит, наступит, в этом сомнения быть не может, и дальше встает вопрос, как жить с ощущением грядущей трагедии.
В этом нарастающем ощущении вся оставшаяся часть фильма. Две главы рассказывают о двух сестрах, их играют Кирстен Данст и Шарлотта Гензбур, которые каждая по-своему мечутся в своем замкнутом внутреннем пространстве как их лошади в хлеву. Фон Триер не случайно так тесно связан с христианской традицией, хотя и противопоставляет ей взращенный в нем иудаизм. Действительно, от конца света нельзя убежать, но вот вопрос "в чем застану?" современный человек в виду не имеет. Важно то, что все кончится, и дальше уже неважно. Поэтому так резко происходит разворот в самом начале фильма. Едут в машине молодожены праздновать свою свадьбу. Съемки болезненно напоминают "Рассекая волны". Жениха играет Александр Скарсгард, сын Стеллана Скарсгарда, который был главным героем того фильма. Кстати, сам Скарсгард появится в роли второго плана, как и другой "фирменный" актер фон Триера Удо Кир, старательно прикрывающий от нас свое лицо ладонью. Данст не просто повторяет роль Эмили Уотсон. Ее так же снимает камера, изобилуя крупными планами трясущегося без штатива изображения. У нее такая же мимика, такие же слезы, как у Уотсон. Даже то же ощущение жертвенности. Мотив двойничества доведен до предела, чтобы мы полностью вошли в шкуру того зрителя, который был у "Волн".
Но эта контрольная точка – лишь пародийный трюк, ответ самому себе. Действие будет развиваться иначе. Мы должны привыкнуть к этому ощущению, для этого фон Триер "заставляет" лимузин застрять в грязи. Буксуем, буксуем, преодолеваем прошлое и готовимся к тотальному развороту сюжета. Жертвенность Данст оказывается ложной, и ее бунт становится все сильнее. Своего жениха она целенаправленно искалечит сама и по-своему, а спасать его уже не станет. Не община отвергнет ее в этот раз, а она общину, и не ее будут насиловать, а она сама отымеет кого угодно. Все потому, что конец задан другим. В конце "Волн" были небесные колокола, оправдывающие героизм девушки, спасающей любимого. В конце "Меланхолии", как мы видим в первых же кадрах, вместо колоколов с неба упадет нечто чудовищное, чтобы не спасти, а уничтожить. Значит, и роли меняются, и цели, и задачи. Даже не меняются, а отменяются. Откровение фон Триера – это пародия на главное свидетельство о конце света, переворачивающая ожидания и потрясающая своим каинским пафосом до глубины души. Танец смерти исполняет фон Триер на костях цивилизации, танец смерти исполняет планета Меланхолия (вспомним: уныние – самый страшный, смертоносный грех), дразня обитателей Земли, танец смерти в двух частях разыгрывают героини фильма, по-разному приближая и личную духовную смерть. Этот фильм – вызов и свидетельство о поражении, которые с такой силой очень редко звучат в произведениях человеческого искусства.
Обозреватель Сергей Сычев