Александр Грушко: Россия давно определилась, что НАТО ей не враг

Замглавы МИД России Александр Грушко в интервью "Интерфаксу" рассказал о том, что в Москве хотели бы увидеть в новой концепции НАТО и об отношении к предложению руководства альянса создать совместную с РФ систему ПРО

Москва. 2 октября. INTERFAX.RU - Генеральный секретарь НАТО Андерс Фог Расмуссен предложил провести в ноябре в Лиссабоне встречу Совета Россия-НАТО на высшем уровне. Тогда же в португальской столице пройдет саммит самого альянса, на котором ожидается принятие новой концепции НАТО – основополагающего документа, в котором будут прописаны цели этой военно-политической организации.

Замглавы МИД России Александр Грушко в интервью дипломатическому корреспонденту "Интерфакса" Ксении Байгаровой говорит о том, что в Москве хотели бы увидеть в новой концепции, рассказывает об отношении к предложению руководства НАТО создать совместную с РФ систему ПРО и призывает альянс заключить обязывающий документ о взаимной военной сдержанности.

- Александр Викторович, недавно генеральный секретарь НАТО Андерс Фог Расмуссен предложил провести саммит Россия-НАТО в Лиссабоне. Понятно, что решение остается за президентом РФ, но, на Ваш взгляд, достаточно ли благоприятные условия сегодня сложились для проведения подобной встречи на высшем уровне?

- Мы получили приглашение от генерального секретаря НАТО Андерса Фога Расмуссена, он направил его всем главам государств – участников Совета Россия-НАТО и предложил организовать эту встречу в Лиссабоне 20 ноября.

Сегодня, в принципе, наши отношения развиваются позитивно, и тот кризис, который возник в августе 2008 года, после того, как НАТО заняла идеологизированную прогрузинскую позицию, во многом преодолен. Есть целый ряд областей, которые нас сближают.

Сегодня нет каких-то непреодолимых драматических причин, которые напрочь исключали бы возможность проведения встречи на высшем уровне. Но, разумеется, такая важная встреча руководителей глав государств и правительств в ноябре или другие сроки потребует самой тщательной подготовки.

- На саммите самой НАТО в Лиссабоне будет приниматься новая стратегическая концепция альянса. Российская сторона ранее выражала беспокойство по поводу некоторых положений концепции, в частности, по поводу использования статьи 5-й Вашингтонского договора о коллективной обороне. Но в целом, на Ваш взгляд, принятие новой стратегической концепции альянса осложнит или облегчит отношения между Россией и НАТО?

- Этот вопрос остается открытым, ведь мы не участвуем в процессе подготовки стратегической концепции. Тем не менее, мы отдаем должное нашим партнерам: свою внутреннюю работу они ведут достаточно транспарентно для нас. Визит "группы мудрецов" НАТО (группа экспертов, которые ведут работу над проектом стратегической концепции - ИФ) в Россию, а также наши контакты с официальными представителями дают представление о том, в каком направлении развивается мыслительный процесс. Мы примерно можем судить об основных параметрах будущей концепции.

В ходе многочисленных консультаций и с альянсом, и с отдельными странами НАТО, и с "мудрецами", мы очень четко рассказывали о нашем видении основных элементов стратегической концепции НАТО. Первое и, пожалуй, главное, заключается в том, что НАТО должна уйти от двусмысленности в выработке своего отношения к России. До сих пор для натовской позиции была характерна двойственность: с одной стороны, утверждалось, что Россия – партнер. С другой стороны, в более-менее скрытой форме признавалось, что Россия может представлять собой проблему в области безопасности и даже прямую угрозу.

Эта точка зрения не характерна для всех стран НАТО, и нам очевидно, что в альянсе существует определенный водораздел. Тем не менее, для выстраивания подлинно равноправных отношений в НАТО должны определиться, кого она видит в лице России.

Второй момент связан с позиционированием НАТО в новой системе безопасности. Мы считаем, что в новых условиях безопасности в евро-атлантическом регионе не существует стран, у которых были бы планы, намерения либо причины угрожать странам НАТО. Мы понимаем, что НАТО выстроена вокруг статьи 5 Вашингтонского договора. Однако утверждения, что 5-я статья Вашингтонского договора должна и впредь составлять смысл альянса, свидетельствуют о том, что сохраняется опасность воспроизводства подходов времен "холодной войны", удобных стереотипов, которые выражаются не только в политике, но и в военном строительстве.

Поэтому мы рассчитываем, что в новой концепции акцент будет сделан не на 5-й статье с ее автономными механизмами принятия решений, порой в обход международного права и прерогатив Совета Безопасности ООН, а на подключении НАТО к более широким международным усилиям при главенствующей роли СБ ООН. И Основополагающий акт, и Римская декларация прямо предусматривают, что сотрудничество между Россией и НАТО осуществляется только в рамках международного права, а в сфере миротворчества – по решению СБ ООН.

И, наконец, третий момент. Как НАТО будет выстраивать свои отношения с внешним миром? Если для решения новых задач альянс будет использовать старые методы работы, то тогда вместо сотрудничества есть риск скатиться к соперничеству. Если же НАТО изначально будет работать на равноправной основе (а это один из фундаментальных принципов отношений России с НАТО), то тогда решения будут совместно вырабатываться и приниматься, и мы вместе будем нести за них ответственность. Таким образом, открываются дополнительные возможности для более системной работы в общих интересах и интересах международного сообщества в целом. Россия настроена выстраивать партнерство с НАТО так, чтобы ни у кого не появилось ни малейших подозрений, что оно направлено против других стран.

Наконец, сама философия новой НАТО. Споры идут вокруг функции альянса: будет ли он глобальным полицейским с проекцией силы за пределами зоны ответственности НАТО, или будет заниматься сравнительно узким спектром проблем, связанных с военной безопасностью стран-членов? Это тоже является предметом нашего внимания. Ведь роль и профиль НАТО во многом будут определять содержание работы в Совете Россия-НАТО. Хотя Совет –самостоятельный и самодостаточный орган, но очевидно и то, что его деятельность опосредованно связана с теми процессами, которые происходят внутри альянса.

- После событий августа 2008 года зашла речь о реформировании Совета Россия-НАТО с целью сделать его более эффективным. Потом эти разговоры прекратились. Удалось ли что-то сделать в этом направлении?

- О реформировании Совета Россия-НАТО речь не идет. Мы говорим о важности следования тем принципам, которые были записаны в Римской декларации. Новизна Римской декларации по сравнению с Основополагающим актом заключалась как раз в том, что страны НАТО выразили готовность работать с Россией в «национальном качестве», т.е. без предварительного согласования позиций между собой. СРН – это не только орган, предназначенный для поиска алгоритма взаимодействия в тех вопросах, про которым наши интересы объективно совпадают, но и площадка для диалога при "плохой погоде".

К сожалению, когда в августе 2008 года пришла "плохая погода", наши партнеры не решились задействовать диалоговые механизмы в рамках Совета Россия-НАТО и тем самым отошли от принципов Римской декларации. Сегодня этот кризис доверия во многом преодолен. Хотя у нас сохраняются разногласия по Грузии, они не являются непреодолимым препятствием для выстраивания сотрудничества.

- Вы сказали, что НАТО относится к России двойственно: с одной стороны, как к партнеру, с другой – как к потенциальной угрозе. Но разве у России не наблюдается аналогичное двойственное отношение к НАТО? Разве она определилась с вопросом, кем ей приходится НАТО?

- Россия уже определилась, и это четко записано в военной доктрине РФ: во-первых, Россия рассматривает отношения с НАТО в качестве одного из инструментов укрепления мира и безопасности в евроатлантическом регионе. Во-вторых, Россия рассматривает в качестве опасности "стремление наделить силовой потенциал НАТО глобальными функциями, реализуемыми в нарушение норм международного права, приблизить военную инфраструктуру стран - членов НАТО к границам Российской Федерации, в том числе путем расширения блока".

Это очень точное определение. Мы не рассматриваем НАТО как противника и свою политику выстраиваем, исходя из этого. Жаль, что в некоторых странах Запада все еще продолжают спекулировать на теме «агрессивного» отношения России к альянсу.

В целом у отношений России и НАТО два измерения. Первое, о котором я уже говорил, - это соединение усилий в тех сферах безопасности, где у нас есть общие интересы. И второе измерение –совместная работа по устранению наследия "холодной войны".

Необходимо, в частности, последовательно работать над восстановлением жизнеспособности режима ДОВСЕ (Договора об обычных вооруженных силах в Европе - ИФ). Мы с удовлетворением отмечаем, что наметилось достаточно энергичное движение в деле модернизации Венского документа о мерах укрепления доверия и безопасности. Думаем, что настало время и вернуться к рассмотрению вопросов, связанных с военным планированием. Для этого надо восстановить диалог по военным доктринам, планированию в области обороны.

Мы рассчитываем, страны альянса пойдут на конкретизацию обязательств, которые они взяли на себя по Основополагающему акту: о неразмещении на территории новых членов существенных боевых сил. И, наконец, нужно будет вернуться к системному разговору о военной сдержанности. Хотя НАТО сама признает, что все угрозы в основном исходят с Юга, тем не менее, мы видим, что военная инфраструктура альянса развивается и на территориях, прилегающих к России. Это и страны Балтии, и новые опорные пункты и базы США в Болгарии и Румынии. Все это у нас вызывает законную озабоченность, и мы хотели бы эту озабоченность снимать через диалог и разработку мер, которые адекватно учитывали бы интересы безопасности России.

- Когда вы говорили о необходимости вернуться к переговорам по взаимной военной сдержанности, Вы имели в виду принятие какого-то обязывающего документа в этой сфере?

- Мы являемся сторонниками заключения обязывающего документа с НАТО, где бы это было прописано. Разумеется, указанная задача также должна решаться через восстановление режима ДОВСЕ, который оказался на грани краха как раз из-за деструктивной позиции некоторых стран НАТО. Это вызывает большое сожаление, потому что, если говорить о практической стороне дела, с 1999 года, когда было подписано Соглашение об адаптации ДОВСЕ, режим контроля над обычными вооружениями вообще не развивался. История не терпит сослагательного наклонения, но если бы адаптированный договор вступил в силу в 2001-2002 году, как об этом договорились в Стамбуле, то сегодня мы были бы свидетелями успехов в дальнейшем сокращении вооружений, в создании новых механизмов укрепления доверия и повышения транспарентности. Были бы наработаны новые диалоговые механизмы.

Контроль над вооружениями важен не только как технологичный инструмент, который обеспечивает больше безопасности меньшими средствами. Но это также канал общения между военными. И что немаловажно, это один из способов перевода политических намерений на понятный всем язык военного планирования: дислокаций, уровней сил, их построений и т.д.

- НАТО всегда увязывала вопрос о ратификации адаптированного ДОВСЕ с так называемыми "стамбульскими обязательствами" России, то есть выводом ее войск из Грузии и военного имущества из Приднестровья. Из Грузии войска вывели. Но теперь в Абхазии и Южной Осетии, которые НАТО рассматривают как часть Грузии, находятся российские военные базы. Реально ли в таких условиях возобновлять переговоры по ДОВСЕ?

- К сожалению, наши партнеры интерпретировали стамбульские обязательства образом, не совместимым с тем, что в них записано. Я сейчас не буду говорить о так называемой увязке политических обязательств с юридическими, а коснусь только формальной стороны дела. Если внимательно читать то, что записано в стамбульских обязательствах, относящихся к ДОВСЕ, то все они были выполнены Россией в 2001-2002 году. Хочу напомнить, что последние единицы бронетехники и последние российские военнослужащие покинули территорию Грузии в 2007 году. Однако наши партнеры так и не запустили процесс ратификации адаптированного ДОВСЕ. Кстати, по причине невступления в силу адаптированного ДОВСЕ остаются невыполненными порядка десятка дополнительных обязательств, которые страны НАТО взяли на себя в Стамбуле.

Да, сейчас нам говорят, что, поскольку в НАТО исходят из «территориальной целостности» Грузии, Россия должна удалить базы из Южной Осетии и Абхазии. Но эти базы находятся там на основании согласия принимающих государств, выраженного в соответствующих соглашениях. Кроме того, у наших военных там одна задача – не допустить повторения августовской трагедии.

Если мы хотим иметь устойчивый режим контроля над вооружениями, то на пути к этой цели не должно создаваться искусственных политических препятствий. Нельзя увязывать контроль над вооружениями с тем, что не имеет к этому никакого отношения. В истории ДОВСЕ есть масса примеров, когда, казалось бы, нерешаемые политические проблемы преодолевались, исходя из общего понимания, что конечный продукт в виде ясных обязательств в сфере контроля над вооружениями отвечает интересам всех сторон. На политической карте ДОВСЕ исчезали государства и появлялись новые, возникали вооруженные конфликты. Но участники переговоров всегда находили решения, которые не превращали контроль за вооружениями в заложника непреодолимых политических обстоятельств.

- В России звучат идеи о необходимости выработки нового документа взамен ДОВСЕ. Как Вы на это смотрите?

- У нас открытая позиция. Можно идти разными путями. Можно идти путем модернизации адаптированного ДОВСЕ. Можно попытаться найти какой-то другой ракурс. Мы готовы конструктивно работать, потому что считаем, что контроль над вооружениями, облаченный в форму юридических обязательств, должен оставаться краеугольным камнем европейской безопасности. Он создает предсказуемость на долговременную перспективу, позволяет каждому государству планировать развитие своей военной организации с учетом того, что делают соседи. Это придает прочность и стабильность ситуации в военно-политической сфере.

- Генсек НАТО неоднократно заявлял о том, что альянс заинтересован в создании совместной с Россией системы ПРО. Насколько это Вам кажется реальным с учетом того, что между Россией и США все-таки остается недопонимание по вопросам противоракетной обороны?

- Это важное далекоидущее предложение, и мы очень серьезно к нему относимся. Более того, оно во многих своих элементах созвучно российской инициативе создания ЕвроПРО. Напомню, что именно Россия предложила создать европейскую ПРО совместно со странами НАТО и другими партнерами.

Однако сегодня отсутствует ясность, как будет выглядеть архитектура гипотетической системы ПРО, кем и как она будет управляться, какие средства планируется задействовать, в каком направлении она будет развиваться.

Мы будем участвовать в системе ПРО лишь в том случае, если это будет равноправное сотрудничество, если у нас будут гарантии того, что, взаимодействуя с Россией, страны НАТО не будут создавать собственные системы, которые могут нарушать стратегическую стабильность и ослаблять российский стратегический потенциал.

Такая философия отношений с НАТО закладывалась в основополагающие документы. В них прямо говорится, что Россия и НАТО имеют право на автономные действия в сфере безопасности. Но в том случае, если они решают действовать совместно, они будут воздерживаться от односторонних действий, которые могут негативно сказаться на законных интересах друг друга.

Пока для принятия положительного решения о совместной системе ПРО нет ключевых элементов. Но мы надеемся, что в конечном счете нам удастся договориться о таких параметрах, которые позволят нам выйти на конкретную схему сотрудничества.

Именно поэтому мы предлагаем поэтапный подход: на первой стадии договориться о совместном изучении реальных ракетных рисков, понять, способны ли они перерасти в ракетную угрозу. И уже затем разработать систему, которая была бы адекватна этим рискам и которая предусматривала бы совместные управление и контроль.

Кстати, такая работа велась несколько лет назад в рамках проекта ПРО театра военных действий (ТВД), и она продвинулась достаточно далеко. Были смоделированы компьютерные испытания, которые показали, что существующие противоракетные системы России и НАТО могут задействоваться на оперативных театрах совместно. К сожалению, эта работа была прекращена после того, как администрация Дж.Буша вышла с односторонним планом создания третьего позиционного района американской системы ПРО, которая должна была быть интегрирована с системой НАТО.

Сейчас в альянсе продолжается дискуссия относительно того, нужна ли союзникам система континентальных ПРО. Посмотрим, чем она завершится.

- НАТО выступает за то, чтобы российские инструкторы обучали афганских летчиков управлять российскими вертолетами. Как в Москве относятся к этой идее?

- Россия масштабно сотрудничает с Международными силами по содействию безопасности в соответствии с решениями СБ ООН. Сотрудничество развивается по нескольким направлениям. Мы предоставляем транзитные услуги, и это очень высоко ценится нашими партнерами, тем более в условиях, когда в Пакистане объективно сложились тяжелые условия – и природные, и связанные с ухудшением безопасности в зонах транспортных коридоров.

Второе направление – подготовка кадров для силовых органов Афганистана. Напомню, что один из самых крупных осуществляемых нами проектов – подготовка антинаркотических кадров для Афганистана и стран Центральной Азии в учебном центре в Домодедово. Этот проект не только ритмично работает, но и расширяется. Мы придаем ему огромное значение с учетом того, что наркоугроза из Афганистана достигла уровня угрозы международному миру и безопасности.

Некоторые российские компании, в том числе вертолетные, активно действуют в Афганистане. Российские военные вузы готовят офицеров для афганской армии, в том числе и летный состав. По всем перечисленным направлениям мы готовы взаимодействовать с НАТО, потому что считаем, что делаем общее дело. Россия заинтересована в том, чтобы после ухода МССБ из Афганистана эта страна не была очагом нестабильности.

- На каких условиях и в каком количестве Россия готова поставить свои вертолеты для нужд афганской армии?

- Что касается так называемого «вертолетного пакета», то генеральный секретарь НАТО сформулировал достаточно конкретные предложения. Сейчас мы их рассматриваем. Похоже, однако, на то, что в силу финансовых сложностей трастовый фонд, необходимый для реализации этого проекта по классической схеме сформировать будет трудно. Сейчас рассматриваются другие варианты, в том числе двустороннего характера, которые позволили бы в духе сотрудничества удовлетворить заявки вооруженных сил Афганистана на российскую вертолетную технику. О количестве и сроках говорить пока преждевременно.

- В Афганистане около 150 гражданских объектов, построенных в советские годы, требуют модернизации. Готова ли Россия восстановить эти объекты на коммерческой основе?

- Частью нашей национальной стратегии в отношении Афганистана является использование российских знаний, технологий и ресурсов для восстановления объектов, сооруженных при содействии СССР. Мы передали в ООН и в других форматах перечень таких объектов, которые имеют стратегическое значение для восстановления экономики Афганистана. Речь также идет о тоннеле Соланг, который соединяет Север и Юг страны. Его восстановление могло бы стать хорошим примером широкого международного сотрудничества по экономическому восстановлению Афганистана.