Андрей Грачев в интервью "Интерфаксу": "Пойти на применение силы, чтобы удержать власть, – это уже был бы не Горбачев"

Андрей Грачев входил в ближний круг Михаил Горбачева в самые драматичные последние месяцы существования СССР.

Назначенный после августовского путча пресс-секретарем президента СССР Грачев стал свидетелем всех ключевых событий, которые в конечном итоге привели к развалу Союза ССР, созданию Содружества независимых государств и отставке Горбачева.

В интервью корреспонденту "Интерфакса" Вячеславу Терехову специально для проекта "30 лет назад: хроника последних дней СССР" Андрей Грачев дает свою оценку фактам и процессам того периода отечественной истории.

Советский Союз не дожил несколько суток до дня своего рождения

– 25 декабря Горбачев подал в отставку. Как проходил этот процесс?

– В дни, последовавшие за беловежским переворотом, обнаружилось, что Горбачева покинул не только министр обороны СССР (маршал Шапошников, которому Б.Н. Ельцин позвонил 8 декабря из "Вискулей", принял его предложение стать командующим вооруженных сил Содружества независимых государств, не поставив об этом в известность Горбачева), но и политическая армия. Cтремление "убрать Горбачева" объединило радикалов, сепаратистов и коммунистов – депутатов Верховного Совета России, дружно, "по-советски" проголосовавших за одобрение сговора, состоявшегося в Беловежской пуще.

После Беловежья прежде, чем принимать окончательные решения, Горбачев хотел дождаться результатов встречи глав советских республик, созванной Назарбаевым в Алма-Ате. Эта встреча была запланирована на 21 декабря – по курьезному совпадению в день рождения Иосифа Сталина, одного из главных архитекторов союзного государства, и должна была компенсировать моральный ущерб, нанесенный престижу лидеров среднеазиатских республик односторонними решениями их славянских коллег.

Президент отправил участникам алма-атинской встречи пространное послание. Он перечислил риски межнациональных конфликтов и международных проблем, которые могла спровоцировать наспех сработанная формула нового Содружества государств, предложил свою помощь в работе по их урегулированию. Ответа на него он не получил. Взамен участники встречи в совместном коммюнике заявили о "прекращении существования" СССР и ликвидации поста его президента.

После "ратификации" беловежской сделки республиканскими парламентами и заявления, принятого в Алма-Ате, решение об отставке откладывать было нельзя. Первоначально Горбачев выбрал ее датой 24 декабря. Узнав об этом, я взмолился: "Прошу вас, Михаил Сергеевич, не делайте этого вечером 24-го. Для миллионов католиков во всем мире 24-е - это Сочельник, едва ли не главный семейный праздник, повод для встреч разных поколений – от внуков до дедушек и бабушек, приход Деда Мороза с подарками, в общем, торжество. И тут, как снег на голову, драматическая новость о вашей отставке, конец советской истории, потрясение мировой политики. Все забудут о Рождестве Христовом и уткнутся в телевизоры. Ради Бога, (в данном случае ссылка на Всевышнего была уместной) не в этот вечер".

Он согласился: "Хорошо. Перенесем это на 25-е. Но не позже". Так мне удалось продлить на один день историю советского государства, которое должно было отметить 30 декабря 69 лет со дня своего рождения.

Проведя во главе советского государства неполных семь лет, М.С. Горбачев оставил собственную страну и остальной мир необратимо измененными. Из его последнего телевыступления в качестве президента мне особо запомнилась фраза: "Жизненно важным мне представляется сохранить демократические завоевания последних лет. Они выстраданы всей нашей историей, нашим трагическим опытом. От них нельзя отказываться ни при каких обстоятельствах и ни под каким предлогом. В противном случае все надежды на лучшее были бы похоронены".

Я сказал себе тогда: "Российский политик, включающий такую фразу в свое политическое завещание, общается с Историей. И именно ей доказывает свою правоту".

– Какие встречи были у Горбачева накануне отставки?

– Самая важная, думаю, была 23 декабря – с Ельциным.

Она продолжалась больше восьми часов. По совместной договоренности "секундантом" для этой дуэли с заранее известным исходом оба ее участника избрали Александра Николаевича Яковлева. Среди вопросов, которые им предстояло обсудить, было уточнение даты заявления Горбачева об отставке, процедура передачи российскому президенту ядерных кодов и секретных папок из архивов Политбюро (так называемый, "сталинский архив"), - их содержание могло быть не менее взрывоопасным, чем ядерные коды.

Именно в этих папках долгие годы хранились документы, уличающие большевистский режим, причем не только со сталинских, но и ленинских времен, в организации массовых репрессий против оппонентов, десятков тысяч невиновных граждан и целых народов. В них же оказались до сих пор "не находившиеся" оригиналы секретных протоколов, прилагавшихся к пакту Молотова-Риббентропа, подтверждающие сговор советского руководства с нацистским режимом в вопросах о расчленении Польши и аннексии прибалтийских республик.

– А о польских пленных офицерах?

– Там же хранились протоколы решений Политбюро, санкционировавшие расстрел 22 тысяч пленных польских офицеров и "других контрреволюционных элементов" в Катыни, которые Горбачев, несмотря на настойчивые просьбы его друга генерала Ярузельского, так и не решился "найти", чтобы предать гласности и передать польскому руководству.

Передавая папки с этими "радиоактивными" документами, Горбачев, явно лукавя, сказал, что некоторые из них он сам обнаружил совcем недавно и в них не заглядывал, и что теперь российскому президенту решать, как с ними поступать. Ельцин не прикасался к этим материалам, как будто не хотел оставлять на папках свои отпечатки пальцев. Он сказал, что все будет зарегистрировано и передано в архив для тщательного изучения и ознакомления историков и общественности.

Они условились, что 25 декабря после выступления Горбачева с заявлением об отставке российский президент в сопровождении министра обороны прибудет в его кабинет в Кремле для процедуры передачи ядерных кодов.

После этого Горбачев сможет еще три дня пользоваться своим кабинетом – разобрать документы, упаковать личные вещи и т.д. Покинуть Кремль он должен был 29 декабря. А вечером 31 декабря предполагался спуск советского флага над куполом сенатского здания Кремля, то есть ровно 69 лет спустя после образования СССР.

– Насколько известно, такой цивилизованной процедуры развода не было. Так?

– Да, все эти договоренности, начиная с отказа Ельцина прийти за ядерными кодами в кабинет к "бывшему" президенту и кончая сроком использования Горбачевым его кабинета после отставки, были нарушены. Да и советский флаг поторопились спустить с купола Кремля еще во время выступления Горбачева.

Распад страны – это факт, а причины приведшие к этому, каковы?

– До сих пор историки спорят о причинах распада Советского Союза. Одни говорят, что был комплекс объективных причин, другие определяют причины как стечение ряда неблагоприятных обстоятельств. При этом у каждого своя версия.

– Даже тридцать лет спустя после распада СССР нет удовлетворительного объяснения причин той "крупнейшей геополитической катастрофы 20 века", пользуясь выражением Владимира Путина, которой стало исчезновение с географической карты и из мировой истории этого государства. Притом, что недостатка в вариантах ответов нет. Скорее их избыток. Все зависит от того, кто берется разрешить эту "загадку века".

По мнению самого Горбачева, роспуск Советского Союза был исторической ошибкой. Он верит, что единое государство можно было сохранить в более гибкой и демократической форме подлинно добровольного объединения республик и народов, соединенных общей историей, культурой и интересами. Похоронили СССР, по его убеждению, инициаторы двух путчей 1991 года, августовского и декабрьского - беловежского. Одни, намереваясь восстановить сталинскую модель централизованного государства, другие, желая избавиться от союзного центра ради своих клановых интересов.

– Два обстоятельства ясны: августовский путч и "беловежские" решения. А политика руководства страны и даже деятельность самого президента не явилась еще одним обстоятельством?

– Конечно, Горбачев и сам не вправе забывать о своей ответственности. И хотя по-человечески его можно понять, - главе государства трудно смириться с клеймом его "разрушителя", - ему стоит признать очевидное: именно он, Михаил Горбачев, и его попытка реформы советской системы разрушили государство.

– Виновата реформа?

– Здание Советского Союза, державшееся на двух опорах, – утопии большевистского проекта и принуждении как основного способа его реализации, – рухнуло, когда начатая Горбачевым перестройка лишила его и того, и другого.

И я бы назвал политическим чудом то, что последняя мировая империя, набитая, как пороховой погреб, тысячами ядерных боеголовок и накопившая за царистские века и советские десятилетия взрывоопасный резерв насилия, притеснений и национальных обид, самораспустилась цивилизованным образом.

Понятно, что первому и последнему президенту СССР психологически трудно этим гордиться. Но, по крайней мере, у него нет причины этого стесняться. Ибо всякий раз, когда надо было выбирать между насилием ради спасения бюрократического государства и демократическим процессом, Горбачев выбирал демократию, предпочитая ее принуждению.

– Начиная перестройку, Горбачев, говорил, что ее цель – вернуть социализму "человеческое лицо". По аналогии с чехословацкими реформаторами.

– Да, по крайней мере до августовского путча целью перестройки для Горбачева была попытка спасти социалистический проект, опираясь на реформаторское крыло в партии, которую он рассчитывал превратить в свою политическую базу.

– Но открыл, как говорится в вашей книге, "кастрюлю-скороварку". Так?

– Да, когда демократические процессы и гласность открыли крышку этой "кастрюли", которую представляла собой монопольно правившая страной единственная партия, выяснилось, что она является бульоном из самых разнообразных и экзотических политических течений: от неистовых националистов с тяжелым духом антисемитизма до ультразападников, считавших невозможным излечить страну от травмы большевизма без иностранной помощи.

По мере развертывания демократических преобразований партийная номенклатура, воспитанная в духе послушания руководству, начала превращаться из инертной массы в фактор торможения реформ и даже в оппозиционную силу. В этом не было ничего удивительного: перспектива отлучения от наследственной власти сулила партийным кадрам утрату должностей, привилегий и доходов. С этим, конечно, они смириться никак не могли.

Сторонники Горбачева из числа реформаторов неоднократно предлагали ему размежеваться с консерваторами внутри партии и номенклатурой, становившейся все более агрессивной. Но всякий раз Генсек отвечал: "Погодите, еще рано". И аргументировал тем, что "аппарат надо держать на жестком поводке, как злую собаку".

Он начал слишком поздно

– Это была боязнь поднять руку на партию? Он не решался пойти на ее реформирование?

– Да, слишком долго колебался. Поднять руку на партию, представлявшую собой единственную структуру государственной власти, которую знала эта страна со времени создания советского государства, значило либо быть наивным идеалистом, либо безрассудно отважным бунтарем, не просчитывающим последствия своих поступков. Горбачев не был ни тем, ни другим.

– Боялся партии или аппарата?

– Никто не мог предсказать, сколько времени продлится эта уникальная ситуация: до каких пор партийный аппарат будет послушно следовать за своим лидером, понимая при этом, что он ведет его на заклание.

В марте 1990 года Горбачеву удалось провести немыслимую операцию – заставить Пленум ЦК КПСС проголосовать за резолюцию, предлагающую Съезду народных депутатов отменить знаменитую 6 статью в Конституции СССР, закрепляющую КПСС в роли "сердцевины" советской политической системы.

Конечно, Горбачев понимал, чем рискует. Но он видел, что, если вовремя не сменить курс, то и Советский Союз, и мир могут ждать две катастрофы: кровавый коллапс СССР и возможный ядерный конфликт. Если и ставить ему "что-то в вину, так это избыток оптимизма.

Надо сказать, что Генсек принял некоторые меры предосторожности, добившись от парламента одновременно с отменой 6-й статьи своего избрания президентом СССР. Заняв этот пост, он хотел обезопасить себя от судьбы Хрущева, уволенного в 1964 году взбунтовавшимся против него Политбюро.

При этом, Горбачев оставил за собой и должность Генсека, чтобы приглядывать за партией. Но эта страховка не спасла его в августе 1991 года, когда Секретариат ЦК, который он номинально возглавлял, в сущности, поддержал путчистов.

Горбачев тогда, с одной стороны, оттолкнул консерваторов типа Лигачева в лагерь оппозиционеров, а с другой, не смог избежать радикализации своих изначальных политических союзников в среде реформаторов. Они поначалу с энтузиазмом поддерживали его, однако, по мере обострения политических боев начали перетекать под знамена Бориса Ельцина. Тот, конечно, отнюдь не был большим демократом, чем Горбачев, но его политический инстинкт позволил ему освободиться от хватки умирающей партии раньше Горбачева.

"Горбачев – фигура трагическая", - сказал мне как-то Александр Николаевич Яковлев. "Вначале он перегнал время, а потом оно от него убежало". Я тогда пытался заступиться за инициатора перестройки: "А, может быть, он пришел слишком рано?". На что получил ответ: "Скорее, слишком поздно".

Горбачев – Ельцин: антиподы?

– Не могу не задать вопрос: какую роль в развале СССР сыграли, на ваш взгляд, взаимоотношения Горбачева и Ельцина?

– И сходство, и контрасты характеров Горбачева и Ельцина объясняли первоначальное сближение между ними в 1985 году, перешедшее в столкновение личностей в 1987 и достигшее апогея в декабре 1991 на руинах их общей родины – Советского Союза.

За четыре года до этого ничто не предвещало такого яростного, скорее личного, чем политического столкновения между ними. Именно Горбачев пригласил Ельцина переехать из Свердловска в Москву занять пост первого секретаря московского горкома. Практически до октября 1987 года они были едины в решимости противостоять консервативным силам внутри партийного аппарата.

– Известно, что Ельцина пригласил в Москву Горбачев с подачи Лигачева, кстати, вопреки мнению Рыжкова, и что потом Генсек якобы не раз пенял Лигачеву за этот совет. Когда все изменилось?

– Все начало меняться после попытки Ельцина бросить открытый вызов главе консервативного крыла внутри партийного руководства – тому самому Егору Лигачеву. Это грозило нарушить деликатный баланс сил внутри Политбюро, тщательно соблюдавшийся Горбачевым.

Ельцин без согласования с Горбачевым выступил с резкой критикой Лигачева на Пленуме ЦК. При этом в своей речи он походя задел самого инициатора перестройки, высказав опасение, что вокруг его личности начинает складываться новый культ.

Разумеется, такое даже косвенное сопоставление со Сталиным было воспринято Горбачевым как оскорбление, не только неоправданное, но и особенно неприемлемое, поскольку борьба со сталинизмом и его возможными рецидивами была одним из главных лозунгов, написанных на знаменах перестройки.

Был срочно созван пленум московского горкома. На нем и состоялась публичная политическая экзекуция нового партийного "диссидента", завершившаяся его снятием с должности.

В новом климате, порожденном перестройкой, "репрессированный" Ельцин в глазах общественного мнения превратился в жертву, что сразу добавило ему популярности. Уже два года спустя этот "падший ангел" оказался среди лидеров радикальной демократической оппозиции Горбачеву.

Понимая, что продолжающийся конфликт между ними приведет к роковым политическим последствиям, советники Горбачева делали неоднократные попытки подтолкнуть двух бывших союзников, ставших антагонистами, к примирению. Не удержался от этого и я в очередном разговоре с президентом. Горбачев, которому уже надоело выслушивать подобные советы, устало ответил: "Это бесполезно. Он не успокоится, пока не дорвется до единоличной власти".

– Горбачев оказался прав: так и получилось!

– Главным плацдармом, с которого Ельцин смог начать подготовку для реванша и атаки против своего обидчика, стали политические институты РСФСР. Именно неожиданный выход на поверхность советской политической сцены проблем взаимоотношений между центром союзного государства и национальными республиками подарил Ельцину возможность возглавить его "долгий марш" против федерального Центра и Горбачева.

После своего избрания в мае 1990 года на пост председателя российского парламента Ельцин добился принятия депутатами Декларации о суверенитете РСФСР в рамках Советского Союза. За этим последовала принятая в нарушение Конституции СССР резолюция, провозглашавшая верховенство республиканских законов над федеральными.

– Именно это и вызвало парад суверенитетов?

– Да, пример Российской Федерации вдохновил на принятие деклараций о суверенитете и некоторые другие республики. В большинстве случаев речь шла о символических актах, поскольку помимо России (и балтийских республик) немногие из союзных республик, весьма зависимых от федерального бюджета и решений центральной власти, могли реально претендовать на статус независимых государств.

Тем не менее, политический спектакль "парада суверенитетов" усиливал впечатление общего хаоса и подрывал авторитет центральной власти. Горбачев, к тому времени связавший себе руки обещаниями не прибегать к силе для решения внутрисоюзных политических проблем, был вынужден бессильно наблюдать за тем, как разрушался механизм государственной власти.

Президента подвела самонадеянность

– И все-таки текст Союзного договора был одобрен...

– К началу лета 1991 года Горбачев оказался в фактической изоляции под атаками политических противников слева и справа, что осложнялось еще и начавшимся социальным кризисом. Центристская политика себя исчерпала. Надо было выбирать лагерь, с которым двигаться дальше.

К лету 1991 года после полученного согласия участников "ново-огаревского процесса" не только с концепцией, но и текстом нового Союзного договора у Горбачева, видимо, сложилось иллюзорное представление о том, что самые сложные проблемы разрешены. Он, вероятно, решил, что сохранение единого государства гарантировано, и можно уже не опасаться новых ожесточенных столкновений между радикалами, верховодившими в обоих лагерях.

Однако то, что он воспринимал как уход туч с горизонта, на самом деле являлось лишь передышкой в неразрешимом столкновении двух принципиально различных концепций будущего государства.

В ожидании президентских выборов в России, намеченных на 12 июня, Ельцин даже пошел на смягчение своей оппозиции центру и лично отправился в Кузбасс, чтобы призвать шахтеров закончить забастовку. Лидер противоположного лагеря, председатель Верховного Совета Анатолий Лукьянов, вовлеченный Горбачевым в работу над проектом Союзного договора, дал согласие участвовать в церемонии его подписания 20 августа.

После 12 июня Россия, за всю свою историю не имевшая ни одного президента, обрела сразу двоих – союзного и республиканского. Оставалось поделить между ними государства, которые они возглавляли.

Горбачев надеялся, что хотя в Ново-Огарево были представлены только девять республик из тех, что составляли в недавнем прошлом союзное государство, ему удастся вернуть в его лоно хотя бы три из шести "беглецов" (без прибалтийских республик). Сам же он уехал на две недели в отпуск.

Новая структура предоставляла ее членам возможность пользоваться всеми преимуществами принадлежности к общему государству, начиная от субсидий из центрального бюджета, но при этом не ограничивала те сферы суверенитета, которыми они дорожили.

Такое разделение ролей устраивало восемь из девяти лидеров, собравшихся в Ново-Огарево, кроме Ельцина.

– А в это время шла подготовка к путчу, который в конце концов и поставил крест на Союзном договоре. Знал ли Горбачев, что что-то замышляется?

– Тревожные сигналы о предстоящих событиях поступали ему с разных сторон, но Горбачев их проигнорировал. Один из них со ссылкой на свои источники в окружении Крючкова передал ему Александр Николаевич Яковлев.

На основе поступившей к нему информации Яковлев написал Горбачеву: "по моим данным, правыми силами ведется подготовка госпереворота с намерением установления в стране полуфашистского режима. Ваш проект, представленный в 1985 году, будет решительно осужден, против вас лично и ваших сторонников будет развязана компания очернения и репрессий".

– Повторялась история с предупреждением о грозящей войне…Разведчикам Сталин тогда тоже не поверил…

– Горбачев успокоил своего друга, считая, что он надежно защищен от любых авантюр "пактом о примирении", заключенным им с Ельциным и другими республиканскими лидерами. Несколько дней спустя схожая информация поступила из совсем другого источника – от американского посла в Москве Джека Мэтлока.

Тогдашний мэр Москвы, входивший в окружение Ельцина, Гавриил Попов на приеме в американском посольстве дал понять послу, что хочет с ним поговорить наедине. Поднеся палец к губам, он написал на клочке бумаги, что "против Горбачева замышляют переворот". Мэтлок, не произнося ни слова, написал в ответ: "кто за ним?". Попов написал имена: "Павлов, Крючков, Язов, Лукьянов". Изумленный Мэтлок поставил большой вопросительный знак перед именем Лукьянова – председателя Верховного Совета и давнего друга Горбачева. Попов кивнул в знак подтверждения.

Сообщив эту информацию в Вашингтон президенту Бушу с просьбой передать ее Ельцину, находившемуся в это время в США, Мэтлок от себя приписал, что этот сценарий представляется ему маловероятным. Буш в ответ поручил ему передать информацию Горбачеву без ссылок на ее источник.

На следующий день Горбачев принял Мэтлока в компании с Черняевым (помощник президента СССР – ИФ). Выслушав его, Горбачев попросил передать его благодарность Бушу за истинно "дружеский жест", однако, заверил Мэтлока, что все находится под контролем.

– Был ли путч действительно неизбежен?

– Черняев, например, считал, что, если бы Горбачев не уехал 4 августа в Форос, у путчистов не хватило бы решимости организовать заговор против него во время его пребывания в Москве. Ведь, не имея возможности объявить его "неспособным по состоянию здоровья" исполнять функции президента, они должны были бы действовать так же свирепо, как чилийские генералы против Сальвадора Альенде в 1973 году. Зная личные качества и уровень этих людей, такое трудно себе представить.

– А результаты прослушки?

– Версия о том, что "любительский" и импровизированный характер путча объясняется тем, что он был организован в спешке после того, как стоявшие за ним фигуры получили результаты "прослушки" КГБ ключевого разговора трех лидеров в Ново-Огарево, из которого узнали о своем предстоящем увольнении, кажется слишком легковесной.

В любом случае ни одну из этих версий "случайного" путча невозможно проверить. Кроме того, они затушевывают более серьезный вопрос: можно ли всерьез считать, что, если бы путч не состоялся в августе, он не произошел бы в другое время, приняв, может быть, иную форму.

Антиконституционное преступление было, но осталось без наказания

– Предупреждения проигнорировал, но власть все-таки сохранил!

– Горбачев сохранил после путча не власть, а свою формальную должность. По сути, проиграл главное – надежду на то, что принципиальные перемены в России станут результатом реформы, а не революции.

Смена власти, спровоцированная путчем, с последовавшим распадом СССР, оборвали его проект эволюционной "реформы сверху". И вместе с ним упразднили должность Главного Реформатора.

Август показал, что перестройка "заблудилась" и ее дальнейшее продвижение сулит уже не розовые перспективы, а хмурые будни и драматические проблемы. Ее инициатор и вдохновитель утратил прежний ореол святости и репутацию непогрешимости. Путч отдал судьбу союзного государства в руки сторонников его скорейшего демонтажа и радикальных реформаторов, торопившихся побыстрее перевернуть страницу десятилетий советской истории.

На практике изменение ролей между Ельциным и Горбачевым подтвердилось очень быстро – на этапе назначения новых лиц на важные государственные посты. Отныне советский президент должен был согласовывать их с российским.

Поначалу Ельцин и его окружение, казалось, были готовы удовольствоваться значительным повышением своего престижа и символического веса в продолжавшемся противостоянии с главой союзного государства. Горбачев, со своей стороны, не жалел эпитетов для того, чтобы подчеркнуть решающую роль Ельцина в его собственном политическом (и физическом?) спасении и не пропускал случая подчеркнуть, что отныне "дуэт" реформаторов будет трудиться рука об руку.

Нельзя к тому же забывать, что в каком-то смысле они были "квиты": ведь решительное "Нет!" Горбачева путчистам спутало их первоначальные планы, среди которых был арест или другая форма "нейтрализации" российского президента согласно "жесткому" сценарию.

– Но Ельцину этого было мало. Горбачев в ответ на сговор в Беловежской Пуще мог принять жесткие меры к организаторам роспуска СССР? Этот вопрос до сих пор задают многие.

– После того, как три президента пока еще советских республик договорились распустить СССР, Горбачев оказался, может быть, перед самым трудным выбором в своей жизни политика. Он был законно избранным президентом союзного государства, главой второй мировой ядерной державы и верховным главнокомандующим чудовищного по мощи военного арсенала.

Но Шушкевич и его гости могли не опасаться за свою безопасность. Горбачев не намеревался прибегнуть к силе потому, что, как и на предыдущих этапах перестройки, больше всего опасался развязать политический конфликт, могущий перерасти в гражданскую войну. Для некоторых это было признаком слабости национального лидера, непростительной в условиях России. Но, может быть, именно это качество делало из него политика, больше подходящего для того, чтобы изменить Россию, чем управлять ею.

Конечно, решение о роспуске Советского Союза было таким же антиконституционным преступлением, как и попытка создания ГКЧП. Однако, если ее члены избежали участи августовских путчистов, то произошло это не столько из-за того, что маршал Шапошников, подобно Язову, присоединился к заговорщикам, а в силу того, что политический ресурс перестройки к этому времени оказался исчерпанным. При этом госпереворот, совершенный в Беловежье в отличие от ГКЧП, не тянул страну в прошлое, а сулил, хотя и неясное, но, по крайней мере, еще не испробованное будущее.

Позднее, защищая свою позицию в эти дни, Горбачев напишет: "Я использовал все политические полномочия, все средства, кроме силовых. Пойти на применение силы, чтобы удержать власть, – это уже был бы не Горбачев. Да и чем это могло бы кончиться? Расколом всего – армии, милиции, гражданским конфликтом, а, возможно, и гражданской войной. Этот путь был для меня закрыт".